«Почему же он так долго не выезжает из лощины, — подумала она, — и почему не слышно мотора мотоцикла?»
И, уже не давая себе отчета, закричала:
— Ребята, бригадир расшибся!
Остальное было делом нескольких минут — завели машину, схватили санитарную сумку и помчались ко мне.
Я смотрел на встревоженные, разгоряченные лица ребят и девчат, и теплое чувство разливалось в груди, — значит, за это короткое время, что бригадирствую, я стал им дорог. Нет, никуда я не уйду от них.
«А Юлька? — подумал я. — Юлька как перепугалась! Неужели я ей не безразличен?».
Поискал глазами Юльку, но она уже с равнодушным видом шла к грузовику. Взобравшись в кузов, крикнула:
— Ну поехали, что ли! Работа не ждет!
«Нет, — усмехнулся я над своей радостной надеждой, — это, очевидно, простое человеческое чувство. Юлька так же волновалась бы, будь на моем месте любой».
Я встал и подошел к мотоциклу. Виктор, задержавшийся около меня, вдруг сказал, глядя куда-то в сторону:
— А Теплов за Ритой, нашей радисткой, приударяет.
— Ну и что?
— Так… ничего.
Я подозрительно посмотрел на Виктора, подумал: «Вот чертов парень, все-то он видит…»
Я завел мотоцикл, посадил на багажник Виктора и поехал на стан.
Привычный шум встретил нас. Стучали молотки, визжали напильники, громко переговаривались ребята. Да, дела в бригаде налаживались. Каждый вечер к нам приезжал Иван Петрович, проверял сделанное, советовал, учил. Учил он и меня: навез кучу учебников и придирчиво проверял — читаю ли я их.
Все было бы хорошо, если бы Василий Теплов не стал травить Костю Шилкина.
7
Набитый до отказа ожидающими, вокзал гудел словно улей. Станция была узловая — через нее поезда проходили во все концы страны.
Костя Шилкин бродил среди расположившихся на деревянных диванах, а то и просто на полу пассажиров. Уставший, голодный, он искоса поглядывал на них. А они занимались своими делами: кто спал, кто разговаривал с соседом, а кто, раздобыв кипятку, завтракал. Около таких Костя невольно замедлял шаг, чувствуя, как сосет под ложечкой — вот уже два дня он ничего не ел. Но, увидев, как настороженно они смотрят на него, на его грязный потрепанный костюм, проходил мимо.
— И чего ходит, чего ходит? — услышал он голос толстой, неопрятной тетки, разложившей на коленях обильную снедь.
— Известно что — уркаган. По всему видать — ищет, где что плохо лежит, — отозвался чей-то дребезжащий тенорок.
— Ах, боже мой, — засуетилась тетка, хватаясь за узлы и чемоданы. — И чего милиция смотрит?
С ее колен на пол посыпались вареные яйца, колбаса, булки. Она торопливо подбирала их, но, наклоняясь, роняла снова. В бешенстве погрозив в спину Кости кулаком, прошипела: