Что за Армагеддон? Пекло, света нет, воды нет. И мерзко так, как давно не было. Он вышел из квартиры и позвонил в дверь Иветт. Она не открывала. Адам подождал несколько минут, позвонил ещё и, не дождавшись, спустился вниз.
— Не скажете, что с электричеством? — спросил он у испуганной консьержки.
— Авария на электростанции, — ответила она. — Месье не слышал взрыва? Вы крепко спите.
— Какое там! — махнул рукой Адам. — А что, электричества нет во всём городе?
— Что вы, месье, почти на всём острове!
Адам присвистнул и стал подниматься обратно к себе.
— А мадемуазель из четвёртой квартиры давно ушла? — спросил он.
Консьержка посмотрела на Адама, как будто он спросил какую-то глупость.
— Она уехала около шести утра, сразу после взрыва.
Увидев непонимание во взгляде Адама, она объяснила:
— Мадемуазель — эксперт по экологической безопасности. — Месье не знал?
Она чуть улыбнулась — одними глазами.
Адам ничего не ответил. Всё-таки любопытство к чужой личной жизни — это интернациональное явление. Знал, не знал, какое ей дело?
В бирюзовой воде лагуны её загорелая кожа, казалось, светилась золотым. Сквозь разрывы туч пробивались солнечные лучи, окрашивающие окрестности в невероятные цвета — штормовой тёмно-синий, огненно-оранжевый, небесно-голубой.
Иветт вышла на берег и упала на белый песок. Адам сел рядом с ней.
— Кажется, ветер стихает, — сказал он.
— Я же говорила, всё связано со всем.
— И что это значит?
Она не ответила, просто тихо запела. Язык по звучанию был похож на французский, но Адам понимал только отдельные слова. Она пела что-то про Мауи, собирающего ветра, ещё про пещеру, и в конце — слово «запирать». Когда Иветт замолчала, стало очень тихо. В первый момент Адам не понял в чём дело, а потом до него дошло — ветер стих полностью.
Иветт развернулась к нему, и Адам увидел в её глазах жидкий янтарь — отблески заходящего солнца. Каштановые волосы — недлинное каре, такое чисто французское. Коралловые губы, смуглая кожа, чуть миндалевидный, не совсем европейский разрез глаз. В ней действительно так много от этих мест, но есть и что-то неуловимо знакомое, как запах жареных каштанов на парижских улочках, как осенняя Варшава, как пироги тёти Баси, с корицей и шоколадом.
— В средние века тебя сожгли бы на костре, — сказал Адам.
Ему нужно было что-то сказать, чтобы его не затянуло безвозвратно в эти жёлтые глаза.
— За что? — удивлённо спросила она.
— За эксперименты с погодой, — ответил Адам.
— Я прочитала твою книгу, — сказала Иветт. — Что порыв ветра по сравнению с созданием миров, с сотворением существ, которых никогда не было, и вот они появились?