Хроники Заводной Птицы (Мураками) - страница 466

Ты не представляешь, Заводная Птица, какие эти утки симпатичные. Можно сколько хочешь на них смотреть и не надоест. Никак не пойму: почему никто на них внимания не обращает? Зачем надо куда-то тащиться и деньги платить, чтобы какой-нибудь дурацкий фильм посмотреть? Знаешь, они летят, хлопают крыльями, когда на лед садятся, скользят и – бац! – падают. Потеха! Прямо как в комедии по телику. Я же одна – вот и хохочу во все горло. Они, конечно, не нарочно это делают, чтобы меня рассмешить. Нет, эта братия честно старается жить на полную катушку. Ну, падают иногда… Такие миляги!

Утки так забавно шлепают лапками – они у них оранжевые, как детские резиновые сапожки, но совсем не приспособлены, чтобы по льду ходить. Скользят все время, шлепаются. Им ведь на лапки, чтобы не скользили, галоши не наденешь. Поэтому зима для утиной братии, надо думать, – не очень-то радостное время. Интересно, что они там у себя в голове думают про лед и все такое. По-моему, он у них не вызывает особо отрицательных эмоций. Мне так кажется, когда я на них смотрю. Может, ворчат иногда: „Опять этот лед! Ну что с ним будешь делать!“ А вообще, похоже, этим уткам и зимой неплохо живется. Вот еще что мне в них нравится.

Пруд находится в лесу, идти до него далеко. В такое время года, если только день не очень теплый, туда никто не ходит (кроме меня, разумеется). Иду по проложенной между деревьев дорожке, сапоги хрустят по льду, в который превратился выпавший недавно снег. Птички вокруг. Кутаюсь в воротник, обматываю шею шарфом, от дыхания в воздух вырываются белые струйки пара, в карманах хлеб… Шагаю по лесной дорожке, думаю про утиный народец, и на душе тепло и радостно становится. И тут до меня доходит, что я уже давным-давно не чувствовала себя такой счастливой.

Ладно, хватит об утках.


Если честно, Заводная Птица, я проснулась час назад – ты мне приснился. Села за стол и решила тебе написать. Сейчас… (погоди, на часы посмотрю) 2:18 ночи. Легла я, как обычно, без чего-то десять, пожелала спокойной ночи своим уткам и крепко уснула. Но тут вдруг – раз! – и очнулась. Сон это был или нет – никак не пойму. Что снилось – не помню. Может, и не снилось ничего. Но что бы это ни было, я точно слышала твой голос у самого уха. Ты громко звал меня. От этого я и вскочила.

Открыла глаза: в комнате полумрак. В окно луна светит. Огромная, похожая на серебристый поднос из нержавейки, она висела над холмом, и ее свет в окне напоминал разлившуюся по полу белую лужу. Я села на кровати и изо всех сил стала думать, что произошло. Зачем ты меня по имени звал? Твой голос я так четко слышала. Сердце лихорадочно колотилось в груди и долго не могло успокоиться. Будь я дома, тут же оделась бы – ночь на дворе, ну и что? – и побежала к тебе по нашей дорожке. А из этих гор, за пятьдесят тысяч километров, разве добежишь куда-нибудь?