Южный туннель то ли вымер полностью, то ли затаился. Очень хотелось верить в первое, но здравый прагматизм выступал в пользу второго. Потому дозоры здесь сменялись через каждые три часа, пацанов зеленых в них не брали, в пятидесяти метрах от станции установили тот самый огнемет, который в случае чего должен был уничтожить все физическое, а если повезет, то и ментальное на многие километры к югу.
– Да уж, – усмехнулся Глеб. – Сдается мне, не на нас одних ноябрь действует.
– Не знаю, – отмахнулся Миха, – но пальбу тогда открыли – любо-дорого послушать. Патронов израсходовали… Глава и Хрящ орали в унисон, причем матом.
Глеб захохотал, представив.
– Вот ведь придурки, – сказал он через некоторое время. – Попроситься к ним на юг, что ли?
– Мечтай. Так тебя и взяли, – ответил Миха, почесывая затылок. – Еще скажи – с кем-нибудь поменяешься. У нас же скукотища… смерт-на-я, – протянул он. – Совершенно спокойный туннель, широкая дорога до Тульской, и никаких приключений. Что здесь нормальным мужикам делать-то?
Влад передернул плечами. Вот как раз эти самые «нормальные мужики» наверняка с удовольствием поменялись бы местами с зелеными пацанами вроде них. Другое дело, что у нормальных мужиков имелись в наличии мозги и какая-никакая, но совесть. Ведь они сами успеют если не предотвратить угрозу, то хотя бы предупредить о ней, а вот пацаны, скорее всего, просто погибнут, причем тихо и даже не осознав, откуда и в каком обличии пришла смерть. Парню в свое время приключений выпало более чем достаточно – как выражался Винт, на всю оставшуюся жизнь, – и новых совсем не хотелось.
Сталкер оказался первым человеком, встретившим его когда-то на Добрынинской. Не будь его, Симонова наверняка там вообще объявили бы красным шпионом и к стенке поставили бы, невзирая на юный возраст. Ну, а почему бы и нет? Неизвестно кто приходит из туннеля, пароля, разумеется, не говорит, документов не имеет, несет какую-то ахинею про дело коммунизма и рассказывает про фашистов, напавших на родную станцию, от которых и сбежал, имя такое, что лучше бы помалкивал… ну, и все в этом роде.
Винт тогда первым делом заставил его сесть, сунул в руки кружку с какой-то невыносимой гадостью, подождал, пока Влад ею подавится, гаркнул, чтоб не страдал фигней и пил залпом, а после начал допрос.
Парень смысла многочисленных вопросов, посыпавшихся на его и без того больную голову, почти не понимал; сначала отмалчиваться пытался, пока не получил несколько подзатыльников и затрещин. Боялся, как бы добрынинцы не решили на его родную Фрунзенскую напасть (бред, конечно, хотя напали же на нее фашисты). Только Винт ведь спрашивал не про охрану и не про ремонт после взрыва топливного склада, а выяснял детали, казавшиеся Владу несущественными: чем питались, как одевались, имя завскладом и все в таком роде. Под конец Симонов уже откровенно зевал, слушал вполуха и отвечал машинально, не слишком задумываясь о том, что именно несет. Помнил еще, как сталкер заверил ничем не примечательного человека, присутствовавшего на допросе: парень правду говорит и действительно вырос на Фрунзенской. И сбежал, похоже, на самом деле от фашистов – иначе попросту не ответил бы на вопросы. Потом они совещались. Ганзейцы хотели Влада со станции вышвырнуть, но Винт почему-то не дал, заступился. Симонову настолько к тому моменту все равно сделалось, что он послал всех к черту, свернулся калачиком и уснул.