Торговец с трудом оторвался мыслями и взглядом от ее груди.
– Только то, что я не жду серьезных улучшений, когда откроются и другие порты. Скоро, очень скоро мы должны будем вырваться из этих крольчатников на простор, если хотим торговать по-настоящему, вырваться тем или иным способом.
Тайрер бросил на него острый взгляд:
– Вы говорите о войне?
– Почему бы нет? Для чего еще существуют флоты? Армии? Это прекрасно сработало в Индии, в Китае, в любом другом месте. Мы – Британская империя, самая большая и лучшая из всех, когда-либо созданных на земле. Мы приехали сюда торговать и попутно можем дать им справедливые законы, порядок и сделать по-настоящему цивилизованной нацией. – Кентербери оглянулся на дорогу, царившая там враждебность раздражала его. – Уродливый народец, не правда ли, мисс?
– Mon Dieu, мне бы очень хотелось, чтобы они перестали так смотреть на нас.
– Боюсь, вам просто придется привыкнуть к этому. Такие взгляды вы встретите повсюду. Как говорит мистер Струан, Гонконг еще хуже. И все равно, мистер Струан, – заговорил он с неожиданной почтительностью, – могу сказать вам откровенно, нам здесь нужен наш собственный остров, наша собственная колония, а не зловонная, гниющая полоска земли на самом берегу с милю длиной, которую невозможно оборонять и которая, не будь здесь нашего флота, беспрестанно подвергалась бы нападениям и угрозам! Нам необходимо захватить какой-нибудь остров, как это сделал с Гонконгом ваш дед, благослови его Господь!
– Может быть, мы так и поступим, – с уверенностью произнес Малкольм, согретый воспоминанием о своем знаменитом предке, тайпане Дирке Струане, основателе их компании, усилиями которого двадцать с небольшим лет тому назад, в 1841 году, была основана колония Гонконг.
Когда Анжелика поравнялась со Струаном, глаза его прищурились в улыбке. Он был открыто влюблен в нее с того самого момента, когда впервые увидел ее в Гонконге четыре месяца назад, она как раз только что приехала – и в одночасье покорила весь остров. Светлые волосы, идеальная кожа, темно-голубые глаза, приятно вздернутый носик, овальное лицо – его ни в коем случае нельзя было назвать хорошеньким, но оно обладало при этом некой странной привлекательностью, от которой захватывало дух, очень парижской. Кроме того, под чистотой и юной свежестью этого создания безошибочно угадывалась чувственность, которую она излучала постоянно, хотя и бессознательно, чувственность, которая требовала утоления.
– Не беспокойтесь насчет туземцев, Анжелика, – прошептал он, – они просто ошеломлены вашей красотой.