— Давай, фраерок, дальше ножками до баньки топай сам, — сказал мужик, показывая рукой на открытую калитку. — Там по-мужски с тобой толковать будем, а то я лежачих не бью.
Изо рта у него несло перегаром.
— То-то я вижу, как ты мастак лежачих бить, — уже с дерзостью ответил Саша.
— Это тебе так, фраерок, для разминки.
Драться с ним Саша был пока не готов. Он, опираясь на забор, зашел в чей-то огород. У старой покосившейся деревянной баньки они остановились. Мужик открыл дверь и скомандовал:
— Давай заходи, фраерок, гостем будешь!
Саша не торопился выполнять команду то ли приглашение:
— Послушай, мужик, ты, вообще-то, от меня чего хочешь, а?
— В бане у меня пузырь стоит, сначала выпьем, а потом и поговорим с тобой по-мужски. Я, может быть, этого разговора с тобой несколько лет жду! — закричал мужик, стуча кулаком себя в грудь, приблизив свое лицо вплотную к Сашиному лицу так близко, что он увидел, как слезятся его глаза.
Саша понял, мужик чем-то был сильно обеспокоен и просто так от него не отделаешься.
В предбаннике света не было. Мужик открыл дверь в баню и толкнул Сашу в спину. Не увидев высокого порога, Саша споткнулся и упал.
— Настроят тут всяких препятствий, — ворчал он, ощупывая руками в темноте место, куда бы присесть.
Быстро найдя спички, мужик зажег свечной огарок. Теперь можно было что-то видеть. На лавке стояла бутылка без наклеек, заткнутая газетной пробкой, большой металлический ковш и на расстеленной газетке лежали: ржаной хлеб, зеленый лук и кучка соли.
— Садись вон на скамейку в угол, — показал гостю место мужик, а сам сел на скамейку возле кирпичной печки.
По праву хозяина, мужик открыл бутылку и половину содержимого вылил в ковш.
— На, держи! — сказал он, подавая гостю ковш. Саше в нос ударил запах самогона.
— Давай тащи, не тяни резину, — скомандовал в очередной раз мужик.
Саше и самому захотелось поправить свое моральное и физическое состояние, он закрыл глаза и большими глотками выпил все. Закашлявшись, он закрыл рот рукой.
— Чего ты хренькаешь, закуси вон горбушкой хлеба да луком, и все будет путем. Тоже мне, фраерок, слизняк! Вам, городским, кагорчик бы сладенький пить, да, а это первач Кириллыча! А он уж знает толк в этом деле, его первачок не бывает меньше семидесяти градусов.
И действительно — марка Кириллыча соответствовала той похвале, которую услышал Саша: не успел он дожевать горбушку хлеба, как в глазах его в тусклом свете морда мужика стала расплываться, то прикрываясь ковшом, то жуя, сливаясь с мраком. Он потрогал свой больной, окровавленный затылок и спросил: