— Такое, Федя, не забудешь.
— То-то же. Она моя первая и последняя любовь! А я у нее был первый мужчина! Понял теперь, в чем тут дело?!
— Как не понять. Только почему же вы с ней не поженились?
— Судьба, Шура, распорядилась иначе. Ушел я в армию служить. Отбарабанил, значит, свое, положенное по закону, возвращаюсь домой с чувством выполненного долга перед Родиной, а Ксюхи в деревне и нет. Моя мать не писала, боялась, расстроюсь и какую ни то глупость в конце службы выкину. А Ксюха хитрила: напишет письмо своей матери, та в другой конверт переложит и с нашей почты отправит. Вот, значит, я, долго не думая, отдохнул денек с дороги и поехал к вам в Москву, Ксюху свою разыскивать.
У Феди на глаза накатились слезы, он вытер их тыльной стороной ладони, пошмыгал носом и подавленным голосом сказал:
— Давай, Шурка, еще чуток вмажем, а то у меня ком в горле встает, когда я про нашу с ней любовь начинаю вспоминать.
Они выпили.
— Нашел? — прожевав пряник, спросил Саша.
— А то, спрашиваешь. — И Федор запел: «Всю вселенную объеду, а свою милою найду»! Повидались не то слово. Любовь закрутили с новой силой, кровь в жилах стыла. — Он замолчал. Наступила тишина.
— Ну и?..
— Что, Шурка, «ну и»? Век же я не буду торчать в вашей Москве, погостил малость — пора и честь знать. Она на экономиста там училась, у нее то зачет, то контрольная. Начала она меня домой спроваживать. Оглядись там пока, устройся на работу, а летом она приедет и тогда поговорим о свадьбе.
— А ты чего?
— Того! Уезжать мне было неохота, понимаешь?
— Понимаешь.
— Собрался я, значит, Шурка, уезжать, да чего там собираться-то: один китель дембельский, шинель подрезана, да шапка под квадрат отутюжена — вот и все мое парадное барахло. Попрощались как положено, ушел, а уехать не смог. Доехал до вокзала и вернулся обратно. Стою я, значит, возле общежития, время уже позднее, а она прикатывает на «Жигулях» с таким интеллигентным франтом. Он в белом плаще, в беретке, в очках, провожает ее, у двери в щечку целует. Надо было его сразу прибить, — выругался Федор, — а я тогда стушевался что-то, растерялся, что ли, не знаю, не помню. Знаю только, что не прибил.
Рассказчик замолчал.
— Ну-ну, и что дальше? — в Саше проявлялось не просто любопытство, а просыпался интерес сыщика, сбор информации о человеке, которого он начинал подозревать и в своих бедах тоже.
— Не нукай, не запряг! — с дерзостью ответил Федя. По нему было видно, что он хочет к кому-то придраться, отомстить за прошлые обиды.
— Я-то тут при чем, — поспешил предостеречь возможный конфликт Саша, — не хочешь, не говори. Ты сам начал рассказывать. Я же не могу за всех москвичей перед тобой отвечать. Ты мне и так шандарахнул по голове, что я до сих пор никак в себя прийти не могу.