За спиной, саженях в десяти-пятнадцати, прогремел выстрел, впереди отчаянно вскрикнул Кузьма, ломая хрупкие ветки, боком повалился на землю: самую малость времени не хватило им – совсем уже рядом, под рукой, над берегом Оки стеной поднимался девственный лес, в котором можно было найти спасение.
Зацепившись за что-то в траве, отец Киприан почти одновременно с Кузьмой упал и больно ударился левым плечом о корневище давно упавшего дерева. В глазах потемнело, гадкая тошнота прихлынула к пересохшему горлу. Сплюнуть эту тошноту и то не осталось у монаха сил: не потерять бы и вовсе сознания!
– Попался ужо, душегуб! – прохрипел совсем рядом голос гренадера, и отец Киприан очнулся, забыл об ушибленном плече: подумалось, что гренадер карающим палачом уже возвысился над ним. Оказалось – служилый устало покачивался около Кузьмы Петрова, рослый и нестарый еще, с распаренным от бега лицом.
– Вставай, тать! – хрипел и рукавом утирался гренадер. – Теперь буду имать тебя в руки. Эко разлегся, словно продувной ярыжка перед кабацкой дверью! – Гренадер силился и не мог улыбнуться.
Кузьма застонал. Хватаясь за хрупкие ветки куста, сделал попытку подняться и снова упал. Раскрыл рот и тяжело задышал. И тут только гренадер заметил, как по разорванной серой штанине пойманного им мужика густо бежит кровь.
– Эх-ма-а! Вот еще наказание-то на мою голову! – протянул с досадой солдат и скверно выругался, медленно, словно все еще раздумывая, потянул из ножен тяжелый палаш, намереваясь добить царского супротивника.
Отец Киприан в черной рясе за черным вывороченным корневищем не был виден гренадеру, но сам видел все. Когда в узком пучке солнечного света блеснул поднятый для удара палаш, монах выхватил из-под рясы пистоль, выстрелил. Грохнуло так, что отец Киприан едва удержал орудие в руке. Уши как воском растопленным залило, а потому еле-еле различил протяжный и, почудилось, удивленный возглас гренадера: «О-о-ох!»
– Как ты его вовремя, отец Киприан… – Кузьма Петров через силу улыбнулся отцу Киприану, а тот, не шевелясь, следил за раненым гренадером. Не выпуская палаша, он медленно сползал под дерево. Обняв живот поверх начищенной мелом портупеи, он широко раскрытыми глазами смотрел на свои руки и на кровь, которая стекала с пальцев и пачкала новый совсем мундир.
– Уходим, святой отец! – поторопил Кузьма. Перекосившись от боли в раненой ноге, опираясь прикладом о землю, он со стоном поднялся с разломанного им куста и запрыгал в глубь зарослей, прочь от подстреленного монахом гренадера…
– Спустились мы с Кузьмой в заросли вдоль Оки, тамо поспешил я рану ему перевязать, чтобы кровью не истек. До ночи отлеживались зайцами перепуганными, не смея ушами даже шевельнуть. – Отец Киприан, вспоминая пережитое, покривил губы в скупой улыбке. – Не до смеху нам тогда было, братие. В Ромоданове недолго бой длился – сила одолела силу. И токмо до страшной ночной тьмы бабий да детский вопль над селом метался вперемешку с дымом погоревших подворий.