Шли дальше и с тоской смотрели, как три грифа, приметив труп коня, закружили над ущельем, потом стремительно упали, один за другим, чтобы урвать и себе часть даровой добычи.
– А может, и вправду сия потаенная тропа выведет нас в нужную Уймонскую долину? – заговорил отец Киприан, чтобы отвлечься от нежданного горя. И тут же закашлял, словно хватил ненароком горячего и горького дыма.
Илейка глянул монаху в лицо – и снова недоброе предчувствие стиснуло грудь: нехорошо блестят глаза у отца Киприана, будто в жару он.
«Вот тако ж и Евтихий после холодной купели начинал хворать – с сухого кашля». – Илейка на ходу приложил ладонь к морщинистому лбу монаха. Так и есть, нездоров!
– Пустое, брате Илья. Спустимся с перевала, внизу теплее станет, и кашель пройдет. – Отец Киприан успокаивал Илейку, но сам чувствовал, как день за днем противная слабость делает тело мокрым и дряблым. – Добредем до места, ударим во все тяжкие колокола, на всю Русь чтобы слышно было. Что наши муки против мук Тантала?!
Трудно было, глядя на них, определить, кто шел, а кто тащил другого. Илейка при самой малой преграде поначалу относил вверх котомки со снедью и одежей, оставлял при них Иргиза, а сам спускался и едва ли не на плечах поднимал отца Киприана вверх до удобного места отдыха.
На вечернем биваке отец Киприан вскипятил воду и сготовил из остатков лечебных трав горькое питье. Пил долго, маленькими глотками, согревая горло и руки, зажав слабыми пальцами горячую металлическую кружку. Илейка укутал монаха в оба рядна потеплее, а сам остался сидеть у костра. Вспомнилось далекое и будто чужое теперь село Ромоданово, шумная толпа работных мужиков и улыбчивый атаман Гурий Чубук впереди них…
«Кабы уцелел тогда дядя Гурий…» – вздохнул Илейка и покосился на спящего отца Киприана. Вспомнил родное подворье, матушку Анисью и бабку Лукерью. «Господи, доведется ли возвернуться домой, хоть раз еще ступить на родимый порог? Ведь иду не к дому, а от дома, в нехоженую глубь земли… И что ждет нас там?» Илейка поднял взгляд от яркого костра на темные цепи гор, но, кроме еле заметной, причудливо изломанной черты горизонта, ничего не увидел. Даже звезды укрылись за сплошным пологом облаков, а из ущелья, будто из огромной печной трубы, тянуло сырым холодом.
Под скалой во сне закашлял монах. Илейка поправил ему клобук, чтобы не свалился с головы, подоткнул выбившийся край рядна. Заодно пощупал, не остыла ли земля под ложем: первый костер он разжигал там, где теперь лежал отец Киприан.
Насторожился и пальцами стиснул рукоять пистоля: вдали, на границе горного луга и леса, заревел чем-то растревоженный медведь. «Может, джунгарцы где бродят поблизости? – пришла тревожная мысль. – Подкрадутся к костру в такой темени да и сразят меткой стрелой…»