В первые дни заточения в этой глинобитной крепости Яков метался по небольшому дворику словно перепел, пойманный в силки, а все без пользы: сколько ни бейся, на волю хода нет! Видел, как на второй день пришли сюда купец Рукавкин и с ним двое казаков, слышал неясный говор Кононова, но когда приблизился к воротам и приоткрыл было смотровое окошко, чтобы приветствовать друзей, стражник едва не в лицо ткнул копьем и приказал отойти вовнутрь дворика. С чем приходил Рукавкин и что хотел сказать – о том Якову оставалось только догадываться. А думать можно о чем угодно, но одно было уже ясно: хивинский хан в деле установления добрых отношений с Россией не продвинулся ни на полшага. Если даже не начал пятиться.
Чучалов же, напротив, не ярился, оказавшись взаперти. Медленно переступая длинными ногами, словно журавль по болоту, он прошел по дворику, заглянул во все углы и закоулки, ножнами шпаги постучал по звонкому закопченному тандыру, невесело пошутил:
– Щей сготовить нам, что ли, в этой змеиной печи, а, Яков?
Осмотрел и примерился – удобно ли сидеть на суфе, будто собирался жить здесь всю остаточную жизнь. Два раза задел головой навес низкого айвана, чертыхнулся:
– Ну что за двор? Будто тюрьма, право: стены вокруг нерушимые, – и он уперся руками в толстую светло-серую стену. – И небо над головой в овчину кажется.
– Не тюрьма это еще, брат Петр, – возразил Гуляев. – При оружии мы… пока, да и кормят сносно. И в том наше утешение, можем надеяться на лучшее. «Богу угождай, а черту не перечь» – вот наш теперь главный и единственный способ выбраться живыми и с пользой Руси.
Чучалов подошел к стене, примерился, достанет ли руками до верха. Если что-нибудь подложить под ноги, можно перелезть.
– Давай уйдем отсюда.
– И куда побежим? – усмехнулся в ответ Гуляев. – К губернатору? Не знаем даже, в каком месте поселили наших купцов. Хватятся нас – хан отдаст повеление перерыть всю Хиву: вдруг мы укрылись у единомышленников Куразбека? Вдруг затеваем какое зло против него? Тогда настоящей тюрьмы и колодок не миновать, и вовсе солнца божьего не увидим. На медведя, брат, с хворостиной не ходят, вот так-то.
Дней через десять по прибытии в Хиву посланцев навестил ласковый и услужливый шигаул Сапар-бай. Улыбаясь и заверяя Гуляева в своем добром расположении к России, шигаул от имени хана затребовал оба письма губернатора Неплюева: к самому хану и к старшине Куразбеку – вдруг в том письме какие подстрекательские наставления против хана Каипа?
– Наш милостливый хан, – сказал при этом шигаул, – подробно ознакомится с вашим вопросом и непременно примет вас в своем дворце, – а сам прячет чуть раскосые глаза под полуопущенные веки. Чучалов фыркнул в короткие усы, на малокровном лице растеклась серая бледность. Яков в недоумении пожал плечами.