С большой почтительностью, но с тревогой в голосе и на лице переводил Малыбай ответную речь хана Каипа:
– Благороднейший и несравненный повелитель Хорезма благодарит гаспадына губырнатыра за щедрый подарка. Торопит наша посла ехать в Малый Орда за Матыр-Ханикей. Хан не хочет снять нукер у дверей посланца гаспадына губырнатыра, не давал свой дозволений и на торговля урусским купца, не будет пускать их и в Бухара. Он гаварыт, что теперь туркменский старшины и баи бунтовал, каракалпак савсем немирный стал. Стражам убирать от лавкам не может, разбой будет: хивинца бульно сердитый на «ференги урус» за свой купца, которого обижал будто бы в урусских городам. Теперь хан Каип будет узнавать, правда ли гаварыл Елкайдар про посланца Яма-гуля, правда ли, что мусульман хватал урусский началнык за борода и таскал, как худой козел по улицам, когда тот священный намаз делал. Если достарханчей гаварыл не совсем правда, тогда хан будет принимать посланца Ямагуль, когда и совсем мирным станет туркмен да каракалпак.
Не договорив еще последних слов, хан Каип резко поднялся с подушек и легким движением кисти правой руки дал знак шигаулу проводить киргизских посланцев и Рукавкина.
Сапар-бай в удрученном молчании проводил расстроенных посланцев Нурали-хана и караванного старшину с казаками до выхода. Словно извиняясь за какую провинность, шигаул без слов – должно, опасался стражников, что донесут Елкайдару, – покачал головой, показывая, что и рад был бы им помочь, да обстоятельства превыше его сил.
– Сытно ли кормлены ханом? – невесело улыбаясь, спросил Маркел, вглядываясь в грустные глаза караванного старшины. Он принял от старшего стражника поводы своих коней и готов был идти домой.
– Не всяко ханское угощение во здравие, – только и сказал Данила. Тяжелым темным комом подкатилось к сердцу Рукавкина недоброе предчувствие: во что обернется теперь для россиян это неудачное, на злобной клевете замешенное свидание с хивинским ханом? Ясно было пока одно – на их присутствии Елкайдар и его сторонники делают свою политику и всячески стараются напугать хана Каипа возможным нападением сильной России на Хиву, которая волей-неволей чувствовала за собой застаревшую уже с годами вину.
* * *
Гуляев в досаде пнул ногой тяжелую деревянную створку двери – закрыто! Уже три недели как закрылись эти ненавистные массивные ворота и девять стражников день и ночь безотлучны по ту сторону высокой глинобитной стены и ворот. Таков приказ хана – содержать под присмотром и зорко следить, чтобы никто, особенно из русских пленных, не приходил к посланцам и не передавал сведений о Хиве и Хорезмской земле.