– Что Бог ни делает, все к лучшему, все нам на благо, – примирительно сказал Ширванов, подошел и помог караванному старшине сойти из седла на землю. Вошли в ставший уже почти родным дворик, который оставили несколько дней тому назад с радужными надеждами на окончательное избавление от неласковой чужбины.
– Со свиданьицем, Иван, – горько усмехнулся Родион Михайлов, завидев улыбающегося Захарова, который, припадая на левую ногу, суетился неподалеку от тандыра, раздувая вдруг закапризничавший самовар.
– Вижу, Родион, неудачной получилась вылазка из осажденного редута. – Иван тут же согнал с длинного лица улыбку. – А я здесь своему генерал-аншефу в печенки с укором влез. Видишь, рад вашему возвращению, словно молодой солдат, которому за храбрость в сражении дали серебряный крест, и капрал теперь не посмеет бить его палкой.
Родион, не выпуская из рук повод коня, устало опустился на тандыр. Медлительный, словно растаявший под нещадным предобеденным солнцем, сивоголовый Пахом без особого напоминания принялся снимать с верблюда тюки и вносить вовнутрь дома, в кладовую. И Герасим, глядя на него, прихрамывая, затоптался около Даниловых верблюдов, но казаки не дали ему носить тяжести, в несколько заходов все упрятали за надежными запорами. Аис Илькин разгрузил свои товары здесь же, не захотел возвращаться к казанским татарам.
Якуб-бай наскоро ополоснул лицо холодной водой, утерся свежим полотенцем, которое подал ему Герасим. Прощаясь, сказал, растягивая слова, будто горечь неудачи черной смолой обволакивала даже мысли. Кононов, кашлянув в кулак, перевел:
– Говорит наш друг Якуб-бай, что тужить особливо нет причин. Коль скоро хан живыми нас возвратил, не побил в песках, то и будем жить дальше.
Якуб-бай усталым движением головы подтвердил только что высказанное предположение и добавил, что теперь дело спасения «ференги урусов» он берет на себя и на своих друзей.
– Хочет найти купцов, которые вели торг в наших городах. Говорит, что хивинцы сами о своих выгодах должны хлопотать перед ханом Каипом… Его бы речи да богу в уши, глядишь, и был бы прок.
– Если этот хан в темный зиндон его не кинет да не замкнет в деревянные колодки, – добавил от себя Григорий. И Данила не мог в душе не согласиться со старым казаком, что опасения эти вполне резонны.
Но, на удивление россиян, хан Каип не заковал Якуб-бая за дерзкое самовольство и за почти открытый вызов своему повелителю. Более того, белоснежную, безукоризненно уложенную чалму Якуб-бая каждый день можно было видеть то среди торговых рядов караван-сарая, то среди степенных посетителей самого дорогого чайханщика близ медресе у мавзолея Пахлавана Махмуда, когда наступали вечерние часы и величественный купол мавзолея, покрытый голубой мозаичной плиткой, начинал источать тепло, накопленное за день под безоблачным хорезмским небом.