– Не тужи, Григорий, – бодрясь перед друзьями, отозвался Данила, а в голове пронеслась горькая кровоточащая мысль: «Будто балаганный дед на плахе – смерть рядом, а надобно собравшийся народ утешить». – Посмотри, да нас встречают лучшие хивинские мужи и наши собратья по каравану. Не думаю, что эти хивинцы вышли сюда по ханскому указу.
Известие о самовольном уходе и о насильственном возвращении русских купцов действительно очень быстро распространилось по глинобитной, с виду вроде бы глухой ко всяким посторонним известиям Хиве. У северных ворот маленький пропыленный караван, сопровождаемый хмурой стражей, встречали Лука Ширванов, казанские купцы и разномастная шумная толпа любопытствующих хивинцев, среди которых было немало из постоянно пребывающих с торгом в караван-сарае.
Муртаза Айтов степенно оглаживал густую черную бороду, которая пышно разлеглась на широкой груди, и не скрывал радости, что теперь они вновь вместе с караванным старшиной и не надо будет давать неприятных объяснений в Оренбургской таможне, и совсем неожиданно для Рукавкина первым сошел с обочины на мягкую от белесой пыли дорогу, растроганно протянул для приветствия обе руки. И тут же по привычке, но миролюбиво, проворчал:
– Гаварыл, однако, зачем один ходил в пустыня? Немного терпел бы еще, наш купца отторговал бы, и всем караванам домой ходил. Такой упрямый урус, с тобой спорить, все равно по лесу с бороной ездить!
Трое прилично одетых нестарых еще хивинца подошли приветствовать Якуб-бая, о чем-то живо расспрашивали, изображая глазами то удивление, то сочувствие или открытый испуг. Потом, когда ворота остались за спиной и встречавшие караван хивинцы начали постепенно растекаться по боковым улочкам, живо обсуждая новость, Муртаза, непривычно смущаясь своей откровенности, признался:
– Когда хана Каипа пускал на ваш следа много свой нукер, ругал мы себя, плохим собакам называл: зачем не пошел кучам, зачем теперь твой люди, навернам, в песках погибал, а мы в Хива чай пьем, а помогать никак не можем, однако.
И еще одно сообщение порадовало Рукавкина – Айтов сказал, что он запретил своим друзьям-казанцам продавать оставшееся у них оружие, а такого наберется до двух десятков стволов.
– Кто знает, Даниил, хана Каипа – плохой хана. Назад будем ходить, может, надам будет в барымтников стрелял, себя спасал. Да и гаспадын губырнатыр сказал: не надам продавать, – и отвел глаза в сторону, стыдясь смотреть караванному старшине в лицо.
Данила ответил, что плохое он вспоминать не намерен, а про себя подумал: «И черт под старость в монахи пошел!»