Над караваном пронесся вздох облегчения. Кайсар-Батыр оправил на себе сбившийся при азартной скачке чапан из добротного черного сукна, поправил саблю, заткнутую за голубой шелковый кушак, добавил, а Чучалов перевел:
– Я послан ханом встретить вас у колодцев Белосоленой реки, да замешкались ввиду отъезда хана из стойбища. А вчера нежданно наткнулись на людей разбойника Кара-Албасты. Заметил он нас, успел уйти, но одного, раненного, нашли: не мог сидеть на коне, думал отлежаться несколько дней в кустах, а потом последовать за своим атаманом.
– Этот жалкий шакал, – продолжил Кайсар-Батыр, – так засох от страха, что нукерам пришлось помахать кнутом, чтобы размочить у шакала поганый язык и вернуть человеческую речь. Он и рассказал, что Кара-Албасты ночью, при нападении на ваш караван, первым же вашим выстрелом был тяжело ранен в грудь пулей. Теперь увезли его в горы Эрь-Тау, к тайному становищу у колодца Бакан, чтобы шаманы вылечили его за большие деньги.
– Вот как! – обрадовался Данила Рукавкин. – Воистину, Ерофей, твоею рукою водил сам Господь. Не зря люди говорят: стреляй в кусты, бог виновного сыщет! Не подстрели ты так удачно этого Албасту, куда как тяжко пришлось нам против разбойников. Прими награду за твердость руки и духа, избавил ты нас от лихих портняжек, которые по большим дорогам шьют дубовой иглой.
Рослый Ерофей смущенно кашлянул в рыжеволосый кулак, принял серебряный рубль, поклонился караванному старшине и бережно спрятал его в кожаный мешочек, который висел на шее под нательной рубахой рядом с самодельным, кованным из меди крестиком.
– С богом, братцы, авось теперь минет нас участь подобных встреч, – проговорил Данила, на что Родион сердито отбурчался:
– В чужую землю едем, как знать, много ли, мало ли там людишек, которые любят проезжих гостей да из-под моста их встречают!
Аис Илькин беззаботно рассмеялся на слова Михайлова, Данила крякнул, но смолчал, пристроил своего коня рядом с гнедым конем Кайсар-Батыра. Бок о бок с ними ехал Петр Чучалов и рассказывал старшему ханскому нукеру, как дружно ударили караванщики по разбойникам, как сам он, прежде не имея понятия об огнестрельном оружии, стрелял в кучу всадников, пока разбойная стрела не выбила его ударом в скулу. И при этом Чучалов уважительно потрогал повязку на щеке.
Верблюды, словно почувствовав скорый отдых, зашагали бодрее, снова вызванивали свой путь по обе стороны на добрую версту. За ними и кони приободрились, пофыркивали: учуяли неподалеку прохладную воду.
Родион Михайлов поотстал от караванного старшины – его оттерли конями казанские татары, потому и ехал он с Захаровым в середине верблюжьей вереницы. К ним вскоре подъехал от головы каравана Федор Погорский и протянул тяжелую кожаную торбу с пробкой в узком твердом горлышке.