– Не убить нам здесь бобра и не сыскать добра, – проговорил Федор, оглядывая пустую степь вокруг озера. – Хоть свищи вслед ветру, даже это не отзовется. Вот какие места есть на земле!
– Свисти, – откликнулся Григорий. – Свист деньгу наживает.
Вдоль узкого озера извилистой змеей с юга на север шло сухое русло, заросшее травой и заваленное круглыми шарами перекати-поля, которые здесь нашли наконец-то себе укрытие и покой от неугомонных степных ветров. Глубиной русло было аршина два или чуток больше, видны были следы когда-то скопленной дождевой воды.
Кононов направил коня по дну русла, в сторону реки Эмбы, до которой отсюда верст пять. Данила и Федор молча последовали за ним: не все ли равно, куда ехать.
За полверсты до Эмбы суходол раздвоился вокруг небольшого холма, на вершине которого среди серых высоких зарослей чертополоха торчала каменная глыба, издали похожая на старую женщину, которая присела отдохнуть над водной прохладой и от усталости сгорбила натруженную работой спину.
На худом лице Кононова задергались мышцы, словно казак вот-вот рассмеется либо расплачется беспричинно.
– Ты что, дядя Гриша, а? – удивился Федор и прищурил глаза, наблюдая за Кононовым.
– Искал дед маму, да завалился в яму, – ни к селу ни к городу, казалось бы, пробормотал Григорий, а сам от волнения вдруг взмок, как банная ветошь, и принялся поочередно вытирать ладонями седые жесткие волосы на висках.
Руки казака заметно тряслись. Он тяжело слез с коня и повел его за повод на холм, к странному изваянию из песчаника.
– Дядя Григорий, да что такое? – снова спросил Федор, удивляясь все больше и больше. – И мало ли нам в степях попадались такие же каменные бабы, невесть когда и кем оставленные на земле? – Он тоже соскочил с коня и быстро пошел следом за Кононовым, как будто тому угрожала неотвратимая опасность.
– Данила, разрази меня гром! – обернулся Григорий к Рукавкину, который вынужден был вслед за казаками подняться на холм. – Здесь мы с князем Черкасским переходили через Эмбу. Вон вдоль того откоса спустились к реке, с севера, перешли через Эмбу вброд и вышли к этому холму. А у этой каменной бабы, как прозвал ее наш князь, сделали ночевку в суходоле. За холмом укрывались от восточного ветра, чтоб пылью глаза не забивало.
За время пути от Оренбурга Данила столько раз слышал это имя, что ему стало казаться, будто погибший князь незримо пребывает в их караване. К добру ли только это?
– А чей он был родом? – спросил Данила, задумчиво глядя сверху на неширокую и спокойную степную речку.
– Доподлинно не берусь судить, но слышал, будто на службе у царя Петра изрядно наторел в делах, поставил несколько городов на восточном берегу Каспия и был за то в большой милости. Сам он, сказывали, родом из крещеных кабардинцев. Мы за глаза величали его князем Бековичем. А что было у царя Петра на уме, когда посылал он нас в Хорезмские земли, про то нам неведомо…