Солнце склонилось к западу, и мусульмане дружно встали на вечерний намаз. Они расстелили коврики, обратились лицом к уходящему светилу и опустились на колени. Замерли на несколько минут, потом начали припадать лбом и руками к ковру, оглаживать бороды. Ближе всех к самарянам стоял на коленях Малыбай. У него при каждом поклоне из-за пазухи вываливался скомканный белый платок, и купец упрямо впихивал его назад, боясь прервать святую молитву.
Самаряне вместе с казаками и посланцами отошли в сторону, ближе к крепости, и, уважая чужие обычаи, тихо говорили между собой, чтобы не мешать попутчикам просить Аллаха уберечь их от козней злых духов, которые, по мусульманскому верованию, носятся над землей в час заката и подстерегают нерадивых.
Перед ужином Маркел Опоркин прошелся по крепости, осмотрел крепкие еще стены и отпросился у Данилы сходить за дровами.
– В ночь надо бы поленьев поболе заготовить, свежо будет.
Данила отпустил. С казаками отправился и непоседливый Иван Захаров. Вышли через узкие ворота, завернули влево. Начинало уже темнеть, и Маркел невольно устремил взгляд в сторону восточного темного небосклона, куда неслышно текли по небу неспокойные, полные холодной влаги облака, подкрашенные снизу алыми лучами скрывшегося за горизонт солнца.
Казаки обогнули левый угол крепости и увидели небольшую рощицу саксаула за тыльной стороной крепости в ложбинке, и песку здесь было надуто куда больше, чем в иных местах.
– И до нас тут кто-то промышлял дровишками, – громко крикнул братьям Опоркиным Иван Захаров, крякнул и с силой вогнал топор в твердый ствол старого саксаула.
Вдруг из-за песчаного холма поднялся дикого вида человек, заросший огромной рыжей бородой, весь обсыпанный пылью и песком. В правой руке – длинное темное копье, в левой – полуведерный блестящий после обжига кувшин с толстой ручкой. Человек отфыркнулся и затряс бородищей, будто водяной дед, вынырнувший из болотной мути.
– Джинн! Киргизский джинн! – выкатив глаза от испуга, вскрикнул молодой Тарас и вскинул пистоль, чтобы выстрелить.
Ерофей успел перехватить руку брата.
– Что сробел? – вдруг по-русски изрек «джинн» сдавленным, пересохшим горлом. Он опустил копье и осторожно ступил навстречу казакам. – Неужто российский караван пришел? А вы, часом, не казаки с Яику?
– Ты-то кто, человек ли? – наконец пришел в себя Тарас Опоркин, сунул пистоль за тугой кушак. – Взвился из пыли, как та нечистая сила из тьмы.
– Казак я с Яику, как и вы, братцы. Не покормите ли? Который день будто шакал пустынный голоден, только выть по-ихнему не умею.