Лишь поздно ночью, уже незадолго до рассвета, тоска навалилась на него, и он проснулся, сам не понимая отчего. Вроде бы ему снился отец, но подробностей он не помнил, и теперь, лежа в одиночестве в кровати, Майлз чувствовал себя виноватым. Нет, его отец заслуживал лучшего определения, чем «нарушитель общественного порядка». Он представлял, как взбесится Макс, когда выйдет из тюрьмы и обнаружит, что они уехали, а может, его уже выпустили и он каким-то образом выяснил, куда они уехали. И вот он уже на пути к своей семье, примчится, схватит их за запястья и потащит обратно в Эмпайр Фоллз, в их родной дом, приказывая на ходу вести себя прилично и прекратить жрать улиток. Майлз почти убедил себя в этом, когда в абсолютной тишине за окном спальни послышался шум.
Молочная дымка поднялась над океаном, усиливая звуки, в том числе отдаленное позвякивание бакена. Не вставая с кровати, Майлз раздвинул занавески и долго вглядывался в туман, пока не решил, что ему послышалось, но тут раздался другой звук, шаги на гравиевой дорожке, а затем туман сгустился до темной фигуры, приближавшейся к Майлзу, и наконец превратился в его мать, пробиравшуюся по траве вдоль грязной дорожки. Туфли она несла в руке и сосредоточенно смотрела себе под ноги. Майлз был настолько ошеломлен, что, прежде чем он смог увязать видение матери за окном со своей уверенностью в том, что она спит в соседней комнате, мать подняла голову и глянула прямо на него, лишь тогда он отпустил занавески, и они сомкнулись.
* * *
Чарли Мэйн отвез их на паром, всю дорогу он молчал, а высадив, помог сложить вещи в багажную тележку. Затем он сделал так, чтобы человек у трапа пропустил его на борт без билета, в качестве провожающего. Это больше всего поражало в нем Майлза, и ему надолго запомнится умение Чарли устраивать все в лучшем виде и побуждать людей делать для него то, что для кого другого они никогда бы не сделали. Если твоим спутником оказался Чарли Мэйн, ты будешь есть пропаренных моллюсков в ресторане, где их сроду не подавали.
Однако, невзирая на его потрясающий талант, кое-что все же было Чарли не по силам: например, когда они поднялись на верхнюю палубу винъярдского парома, ему никак не удавалось подыскать слова, которые он хотел бы сказать Грейс на прощанье. Майлз видел, как их провожатый мучается, не сознавая в ту пору, что его собственное присутствие лишает Чарли половины слов, а другая половина не годится для того, чтобы выразить желаемое. Грейс, столь блистательная накануне вечером — в белом платье, при искусственном освещении, — в резком утреннем свете выглядела бледной и усталой, да и сам Чарли казался изможденным и неуверенным в себе, и впервые его одежда намекала на несуразно впалую грудь, скрывавшуюся под ней. Он выглядит, подумал Майлз, попросту стариком. Что было странно, поскольку именно таким было его первое впечатление двое суток назад, прежде чем он присмотрелся к Чарли повнимательнее.