Смотрит он в пол, дожидаясь указаний мистера Мейера, но не имея таковых. Директор разглядывает мальчика — так в музее восковых фигур смотрят на охранника, гадая, экспонат он или всамделишный. Как парень, недоумевает Тик, может быть настолько неуклюжим? Будто Джон Восс учился искусству двигаться у диснеевского робота. Когда мистер Мейер предлагает ему сесть, где хочется, парень тащится в другой конец столовой, садится и чрезмерно долго пялится на коричневый бумажный пакет, прежде чем открыть и заглянуть внутрь. Содержимое пакета не побуждает его к немедленным дальнейшим действиям.
Мистер Мейер наблюдает за ним с минуту; вид у него даже для директора старшей школы чересчур растерянный. Тик он напоминает солдата, которого сбросили на парашюте в гущу сражения, наказав раздобыть или смастерить себе оружие из подручного материала прямо на поле боя. Директор жестом зовет Тик выйти с ним в коридор, она нехотя подчиняется.
— Я нашел тебе сотрапезника, — сообщает мистер Мейер, после того как плотно закрыл за ними дверь.
Тик уставилась на него. Фундаментальная лживость взрослых не устает поражать ее, их уверенность в том, что ты поверишь всему, что они скажут, только потому что они взрослые, а ты — ребенок. Словно история отношений взрослых и подростков — длительный непрерывный процесс, базирующийся на сугубой правдивости. Словно ни у кого из детей никогда не возникало причины не доверять никому старше двадцати пяти лет. В данном случае Тик предлагалось поверить в то, что последние две недели, с тех пор как для нее сделали исключение и разрешили поедать ланч в одиночестве, мистер Мейер не знал покоя, подыскивая ей компанию. Тик, однако, сомневалась, что эта мысль вообще приходила ему в голову, пока не образовалась более серьезная проблема с этим несчастным парнем, безгласным, нелепым, лишенным друзей и в итоге превратившимся в отличную мишень для издевательств в столовой: школьные хулиганы активно тренировались, целясь ему в затылок коробочками из-под молока, сломанными карандашами, канцелярскими резинками, пущенными с оттяжкой, и прочими снарядами, причем для достижения максимальной ударной силы стреляли от дальней стены столовой.
Стратегия Тик в общении со взрослыми лжецами — ничего не говорить, наблюдая, как ложь разбухает и сдавливает им горло. В этот момент ложь обретает собственное физическое тело, и ее приходится либо выплюнуть, либо проглотить. Большинство взрослых предпочитают вытолкнуть из себя ложь: прикрыв рот рукой, они как бы кашляют или рыгают, тогда как другие хмыкают, или фыркают, либо издают звуки, похожие на ржание. Когда адамово яблоко мистера Мейера начинает шевелиться, Тик понимает, что он глотатель и только что сказанная ложь ползет вниз по его пищеводу к желудку. От отца, старинного приятеля мистера Мейера, она слыхала, что директор страдает язвенными кровотечениями. Понятно почему, думает Тик. Сколько лжи человеку на его должности приходится произносить, и эта ложь крутится в его животе, словно куски непереваренной пищи, пока полностью не растворится. По своей природе, полагает Тик, ложь ищет выхода в открытое пространство. Она не любит заточения в темных и тесных вместилищах. И все же Тик рада тому, что мистер Мейер оказался глотателем. Ее отец, который врет редко и неумело, по крайней мере по стандартам взрослых, тоже глотатель, и Тик сочувствует отцу, когда его болезненно корчит от проглоченной лжи. Куда хуже фыркающие, вроде миссис Роудриг, и ржущие, вроде Уолта Комо.