Хитрая улыбка начала расползаться по лицу Минти, и Майлз зашагал прочь из опасения поддаться соблазну стереть ухмылку с физиономии полицейского.
— За что ты меня так не любишь, Майлз? — сказал Минти ему вслед. — Я никогда этого не понимал.
Не оборачиваясь, Майлз ответил:
— Назовем это особенностями моего характера.
Сидя за рулем, Майлз, прежде чем повернуть ключ зажигания, выждал, пока патрульная машина Минти не исчезнет за углом.
— Господи, каким же дурнем он был, просто загляденье, — с нежностью припомнил Макс.
— Он не был тупицей, папа. Он был пронырливым, подлым, завистливым и опасным. Таким и остался.
— Чего ты на меня злишься? — спросил отец. — Злись на Джимми. Я тут ни при чем, я лишь никчемный старик.
Майлз включил заднюю передачу.
— Ты нашел то, что искал в бардачке?
— Я позаимствовал десять долларов, — смиренно сказал отец. — Хотел тебе сказать, но ты не дал мне шанса.
— Конечно.
— Я хотел, — настаивал Макс — возможно, искренне. Случалось, он говорил правду, когда это было ему выгодно. — Если бы ты нанял меня, я бы не сидел без гроша в кармане. А сумей я подзаработать, ты бы избавился от меня на всю зиму.
Выруливая с парковки, Майлз крутил головой, высматривая, не мчится ли кто по Имперской авеню. Когда они с матерью отправлялись пешком в центр города на субботний утренний спектакль в театре «Вижу», тротуары были запружены людьми, а проезжая часть забита автомобилями, и пешеходы поворачивались боком, чтобы дать друг другу пройти. На светофорах они переходили улицу, петляя между машинами, сгрудившимися по обе стороны зебры. Ныне Майлз ехал по пустынной Имперской авеню по направлению к старой рубашечной фабрике (БЕЗ ПРОПУСКА НЕ ВХОДИТЬ), где работала его мать, чтобы им было чем платить за аренду маленького домика на Лонг-стрит, в темной спальне которого на втором этаже Грейс, когда рак вернулся в последний раз, кричала в агонии так громко, что соседям было слышно. Разумеется, Джимми Минти слышал ее крики. Они донеслись и до скромного католического колледжа в Портленде, где учился Майлз, и он заторопился домой, хотя мать умоляла его этого не делать.
Глядя на безлюдную улицу, Майлз невольно склонялся к мысли, что все жители города могли слышать ее жуткие крики. Его брат, тогда еще совсем юнец, прятался на дне пивной бутылки, отец — на Флориде-Кис. И сейчас Майлзу нетрудно поверить, что ее крики спровоцировали массовый исход, длившийся вот уже два десятилетия, паническое бегство прочь от ее боли опустошило город.
— Высади меня у «Каллахана», — попросил Макс.
Майлз выдержал паузу, затем уставился на отца.