С Травинским они, как и прежде, оставались друзьями. Правда, скорее друзьями по принуждению, но, что поделаешь, и такое в жизни случается! А Травинский, надо отдать ему должное, обещание свое сдержал и больше никогда не шантажировал ни Ку-Льюна, ни Ратникова. Сам же он, вопреки ожиданию, радости от приобретения ордынцевских картин так и не получил. Он не смел обнародовать краденые шедевры, а значит, не мог увидеть желанную, сладкую для него зависть в глазах ценителей искусства и коллег-коллекционеров. А ведь это было для графа самое главное. А потом так и повелось у Травинских: три эти картины всегда считались неприкосновенными, что и исполнялось свято из поколения в поколение. Причины этого толком никто не знал, ведь факт их кражи граф Травинский утаил даже от собственной жены. Он сказал ей, что приобрел эти картины в Китае за большие деньги. На вопрос же Адель, почему он утаивает их, намекнул на особый таинственный ореол, окружающий три эти картины. Якобы, по восточному поверью, не следует «предъявлять» их чужим завистливым глазам во избежание всяческих неприятностей. Адель, не будучи наивной дурочкой, конечно же догадывалась об истинной причине утаивания картин, однако в угоду мужу поддерживала его версию, которая со временем, поистершись в подробностях, превратилась в прочное суеверие потомков. Элизабет Ла-Пюрель, в отличие от предков мужа, была совсем не суеверной и первой нарушила запрет, решив поставить крест на фамильной легенде.
Яна прибыла в Париж в половине восьмого вечера и отправилась в отель «Марена», где у нее был забронирован номер. Какие чувства несла она на встречу с Егором вместе со своим небольшим багажом, в недрах которого лежало то самое темно-синее платье-стрейч, которое очень ей шло и которое она не решилась надеть на ужин? Она то стремительно шагала навстречу короткому счастью, возможно ожидавшему ее за стенами этого большого гостиничного здания, и, охваченная любовью, ощущала непомерную, не умещающуюся внутри нее радость, выплескивающуюся глупыми лучезарными улыбками. Она одаривала ими недоумевающих прохожих, то, наоборот, замедляла шаги в нерешительности и, беспомощно вскидывая глаза, вопросительно поглядывала на окружающих — граждане, что же я делаю, а? Однако любовь заставляла ее отбрасывать и страхи, и сомнения. Он конечно же позвонит ей, как всегда, вечером. Хотя вчера первый раз за прошедшую неделю почему-то не позвонил. «Интересно, почему? Да мало ли почему!» — пыталась отмахнуться она, но тревожная тень подозрительности не уходила, притаилась где-то в глубине ее сознания и замерла маленькой, едва саднящей занозой.