Яна сходила в ванную, умылась холодной водой и приняла успокоительные капли мамы — темно-коричневый пузырек стоял на подзеркальной полочке еще с похорон. После этого она вернулась в комнату и во всех подробностях рассказала Грише о своем разговоре с шантажистом.
— Значит, он дал нам четыре дня! — констатировал Гриша. — Это хорошо!
Яна с надеждой вглядывалась в Гришино лицо. Ах, как ей хотелось услышать от него самую непристойную, матерную брань в адрес звонившего! Как ей хотелось, чтобы он взорвался от негодования и в бешенстве крикнул, что это абсолютный бред! Что его родной брат, которого он знал как свои пять пальцев, ни при каких обстоятельствах не мог этого сделать. Но Гриша только тяжело вздохнул и пожал плечами, с жалостью посмотрев на Яну:
— Жизнь так непредсказуема, Яна. Как знать, в какую сторону она вынуждает человека иногда повернуться!
— Подожди, подожди… — Яна привстала с пуфика. — Ты что-то знал? У него что, были проблемы? Может… может ты догадывался о чем-то?
— Да что ты, Яночка! — поспешно воскликнул Гриша. — Мое замечание чисто риторическое, обобщенное, философское, если хочешь! Ты совсем не так меня поняла!
— Не так?
— Ну да! Я же сказал не о Володе конкретно, а о жизни в целом! Что же касается его поведения в последнее время, могу сказать, что оно ничем не отличалось от обычного, к которому я давно привык. Проблем, как мне известно, у него тоже не было. А там как знать.
— Как знать? То есть ты хочешь сказать, что не уверен на все сто, что у него их не было?
— Может, и так, Яна, может, и так. Ведь у него была своя личная жизнь, в любой момент могли возникнуть какие-то непредсказуемые проблемы.
— Интересно, какие же, если он не смог поделиться ими даже с тобой?
— Да что ты в самом деле, Яна! Может, и никакие! Я ведь только высказал свое предположение!
— Предположение ли? — Яна подозрительно прищурила глаза.
— Конечно, ведь если он украл картину, как они говорят, значит, это понадобилось ему позарез.
— И ты, его родной брат и самый ближайший друг, конечно же ничего об этом не знал?
У Гриши округлились глаза:
— Что за допрос с пристрастием? Ты меня в чем-то подозреваешь?
— Нет, — сказала Яна и опустила глаза, но в голове ее мелькнула мысль: «Если Володя и впрямь украл эту злосчастную картину, то брат не мог об этом не знать». Однако она промолчала, испугавшись, что Гриша может обидеться на нее и, чего доброго, встать и уйти.
С минуту они молчали. Гриша заговорил первым:
— Яна, я вполне понимаю твое состояние. Ведь ты, в силу своей молодости и любви к Володьке, сотворила для себя кумира, наделив мужа только теми качествами, которые желала в нем видеть.