А было это всего лишь месяц назад (нет, меньше). Один огонь был у нас на двоих, одно золотое мгновение, одни и те же ощущения и мысли текли сквозь душу и плоть. Что ж я теперь… почему лежу здесь и где она?
— Все помню! — заорал я, борясь с удушьем. — Ну и что?
— Вчера мне звонил Жека.
— Откуда?
— Не знаю. Звонок московский, не междугородный.
— Ведь в Переделкине московские телефоны?
— В Переделкине?
Я сел на пыльно-желтую каменную ступень, Сашка рядом, перед ним не надо было притворяться, и я сказал:
— Ты должен устроить мне с ним встречу. То есть расплатиться за эти полгода.
— Постараюсь. Я понял, что он скрывается.
Неужели Сашка не догадывается? Я вгляделся пристально — знакомые симптомы: едва сдерживаемое возбуждение прорывалось в лице, губы дрожат, подрагивают пальцы с сигаретой. С чего бы это? Да ну их всех…
— Зачем он звонил?
— Спрашивал про одного человека: откуда, мол, Митюша его выкопал.
— Что за человек?
— Кирилл Мефодьевич.
— Чего он затрепыхался?
— А кто такой Кирилл Мефодьевич?
— Знакомый Алексея.
— Алексея?.. А-а, племянники. Так кто же он?
— Тип всеведущего старца. Не в Оптинском, конечно, смысле, но… давний лагерник. Адвокат.
— Что он делает?
— Ничего. Приходит, слушает, смотрит. Палата наша наэлектризована. Решаем вопросы онтологические. Ты их видел?
— Видел. Там один несчастный…
— Андреич, контуженый. Так вот, Кирилл Мефодьевич Жеку разыскал, но спугнул. Я могу рассчитывать на тебя?
Можно было бы и не спрашивать: тайный темный жар и трепет соучастия ощущались в нем безошибочно.
— По-видимому, я его убью, — сказал Сашка со своей обычной скромностью.
Я всегда знал в нем родственную душу, но не до такой же степени!
— За что?
— Митя, я больше не могу, — зашептал он с каким-то фанатизмом. — Не могу сидеть и смотреть, как Россия рушится! Бубнить одно и то же о коммунизме…
— Бросай школу, иди в диссиденты.
— Там одна ненависть, ставшая прибыльной «профессией», я пытался, ты знаешь. Но не смог найти русское подполье. Русское, православное. Но ведь должно же быть?
— И не найдешь, потому что ты трус. Мы трусы, а те идут до конца. И на Россию надвигается новый эксперимент — антикоммунизм.
— Ты мне можешь дать дедушкин парабеллум? — попросил он угрюмо. — Он действующий?
Всем вдруг понадобился парабеллум. Однако оставил мой дедушка наследство!
— Обойдешься. Убьешь его цитатой из братьев Аксаковых.
— Я серьезно. Тебя надо освободить. И его.
— Убийством?
— Его надо освободить, — повторил он упрямо. — И тебя. Он сказал: «Митьку я держу стопроцентно, он у меня в руках».
— Врет! И вообще не мешай: от кого ушла жена — от тебя или от меня?