— Ой, Поль!
— Здравствуй, Лизочек!
— А это Алеша, познакомься.
Обернулся, вдруг вспыхнул непонятный страх. Высокая тонкая женщина сказала равнодушно:
— Очень приятно. Полина Николаевна.
— Из нашего класса. И тоже поступает в университет. Забавно, правда?
Женщина улыбнулась, очень пышные, очень красные губы — алые, пунцовые, не накрашенные; улыбка для них с Лизой и не для них, для себя. Эта женщина в тетки не годится и следить за племянницей не будет.
— Вы тоже у нас собираетесь жить?
— Я сам по себе. Я в общежитии.
В медленной толпе они спустились в тоннель, прошли через бесконечные кочевья; метро, пятикопеечная возня, турникет, лабиринтная развилка, кольцо и радиус — тут пути их расходились. Он должен доехать до «Площади Революции», пересесть на «Маркса» (не спутать Маркса со Свердловым) и далее на «Университет», где его дожидается приемная комиссия. Поль договорила, он ждал чего-то еще — и дождался. Она добавила, холодная, чужая, любезная:
— Приезжайте к нам на дачу.
Всегда готов! Вот он — Страшный Суд — совсем скоро. И Алеша ловко ввинтился в разгоряченное, раздраженное скопище тел перед лестницей-чудесницей (так называл это изобретение покойный страховой агент, а Лешенька цеплялся за дедовы колени перед первым шагом в пропасть).
— Как дома, Лизок?
— Нормально. Тебе от мамы письмо.
— Митя нас ждет.
— Ужасно жалко! Но сегодня нет сил. У меня что-то с головой.
— Что такое у нас с головой? — Поль ласково провела рукой по русоволосой стрижке.
— Раскалывается. Мне нужно полежать в потемках.
— Погоди. Разве ты не с нами будешь жить в Милом?
— Конечно, нет. Там столько отвлечений, и собаки, и купанье…
— Зиночка просила с тобой позаниматься.
— Но я же буду ездить к вам и советоваться, чуть что. Понимаешь?
— Живи, где тебе нравится. Ты свободна, девочка.
Тетка сумела выразить главное: она свободна! А так ли это? Тени в стремительном подземном окне, мое лицо из мрака, нежное, детское (нет, не детское!), мои глаза, блестят…
— Поль, я, пожалуй, поеду с тобой в Милое.
— Вот и хорошо. Только заедем на Новослободскую цветы полить. И Митя просил Карамзина.
Они окунулись в сумеречную прохладу прихожей, бросили вещи. Кабинет встретил зеленым зноем сквозь гардины и «Историей Государства Российского». Поль рассеянно перебирала тома, Лиза слонялась по комнате — ну, скоро там? — боясь передумать. Карамзин написал «Бедную Лизу». Дворянин — как его? Эраст! — обольщает простую девушку, она умирает от любви, впрочем, дворянину это также не сходит с рук. Расцвет сентиментализма, сплошные слезы, которые, возможно, ожидают меня на экзаменах. Телефон задребезжал в прихожей, Поль вышла, проговорила что-то, вернулась, пробормотав: «Ошибка», — и Лизу поразило, как хороша она была сейчас, одушевленная то ли гневом, то ли страхом.