Собачий вихрь налетел, будто бы нападая и ярясь. Из дома крикнули: «Фу! Свои!» Арап с Милочкой признали Лизу, и Патрик вслед за ними вроде тоже признала. А парень? Зверье внутренне раздваивалось, поскуливало и порыкивало в недоумении: враг или друг? На крыльцо вышел хозяин и прекратил безобразие.
Худой, высокий, длинные темно-русые волосы, светло-серые прозрачные глаза, похож на студента. Настоящий студент в потрепанных джинсах, и детская улыбка к Лизе. Страшный Суд? Старинные книги в ночном дворце? Что-то не верится. Алеша почувствовал разочарование, а Лиза взвизгнула и бросилась дядьке на шею.
После объятий и знакомства — собаки ходуном ходили, хороводы кружили, одобряя, — поднялись на веранду и сели в плетеные кресла у овального стола; стекла в узких переплетах сквозь тюлевое кружево, вышитая скатерть — все тут было ветхим и крайне привлекательным. (Эта ветхая роскошь поразила Алешу еще утром, когда он заехал за Лизой в декадентский дом. А библиотека? Богачи!) Богач закурил, Алеша поддержал, Лиза спросила с непонятным пылом:
— Ну как ты, Митенька?
— Превосходно. А ты?
— Я тоже.
И они засмеялись незнамо чему. На веранду явились серые коты, вспрыгнули на вновь прибывшие колени и запели сладко.
— У вас новые лица.
— Патрик и Барон. У тебя — Барон, а у вас Карл.
— А Поль где?
— В магазин ушла за минтаем. Но ты, Лиза, — я в восхищении!
— Правда?
— Правда, — повторил хозяин, взглянув на Алешу.
— Что-то есть.
— Все есть.
Да, все при ней, вяло согласился Алеша про себя, но — слишком ребенок, школой отдает, Черкасской, в классики с ней играть. И этот чересчур беспечен и обеспечен… по каторгам, по эмиграциям и психушкам, мятежники, зэки и скитальцы — вот что такое двадцатый век; только так: творец — отверженный.
— У вас книги выходили?
— Выходила.
Понятно, какие книжечки у нас выходят. Деньги нужны. Одну ораву эту прокормить! Котов уже сморило на коленях, собаки заглядывали в отворенную дверь и прислушивались.
— Итак, университет? — продолжал Митя. — Люблю отчаянных.
— Про что книги-то? — не унимался Алеша.
— А, сам, отчаянный, поступил и кончил.
— Да так, пустяки.
— Не ври! Не верь.
— Честно, ерунда.
— Зачем тогда писать?
— Для денег.
— Да врет он все! Не видишь, что ли?
— Так зачем?
— Для славы.
— Слава есть?
— Нету.
— А деньги?
— Тоже мало.
— Тогда зачем?
Алеша завелся в гневе, что его не принимают всерьез, тем более и беспечное обаяние хозяина начинало действовать; Митя защищался небрежно, как вдруг ответил невразумительно:
— Наверное, для выяснения отношений.
— С кем?
— Наверное, с Богом.
Ничего себе претензии!