Девицу без лица он больше не встречал, «гамзу» не пил и вообще по привычке сразу уединился, якобы над учебниками, сменив только диван на койку, а ноги в полуподвальном окошке — на египетскую пирамиду со шпилем. Сменив мысли. Точнее — сосредоточившись на одном немыслимом желании. Немыслимом — он отдавал себе отчет. Ведь даже при самом благоприятном стечении обстоятельств (например, Митя умирает или попадает в тюрьму или в «психушку» — Алеша долго и с любовью разрабатывал такой и сякой сюжет, не имея, впрочем, ни малейшего зла против писателя, просто тот мешал; или, скажем, глобальная катастрофа, война или революция — давно, кстати, пора, засиделись! — ее нужно спасать, и он спасает) — все равно, никаких гарантий, что она согласится его любить.
Он подошел к декадентскому дому и остановился. Убийственные сюжеты улетучились, будто безумным вихрем унеслись куда-то в уличный пролет, в тополиную тень скверика на углу и там затаились. Не надо никаких катастроф, только б увидеть, что-то сказать, и она, может быть, ответит. Тут он почувствовал, что не может двинуться с места, буквально, физически, как в жутком сне: такое изнеможение напало вдруг, такое томление. Алеша окаменел посередине тротуара, прямо против парадного подъезда. Паралич на любовной почве. Сейчас она выйдет и наткнется на каменного гостя. С почти ощутимым скрипом шейных позвонков попробовал поднять голову, встретил чудовищный взгляд из— под крыши — позеленевшая слепая маска трагедии с искаженным в крике ртом. Гостеприимный домик. Теперь пошевелить пальцами, приседание, один шаг, второй, прокрасться через мостовую и упасть на лавку под тополем.
Слава Богу, переулок пуст. Во всем своем изысканном безобразии старел под солнцем декаданс (да, попили, попраздновали на краю, призывая наступавший мрак). Где-то на пятом этаже их окна, и не исключено (Алеша вздрогнул), что она с Лизой наблюдает за его ужимками и прыжками. Однако по-настоящему взволноваться не успел: открылась парадная дверь, Поль вышла, ослепив его новой русалочьей прелестью (зеленая пышная юбка и зеленая рубашечка с тесемками на груди крест-накрест), не взглянув, не заметив, неторопливо удаляясь от тополя, вот завернула за угол, Алеша опомнился.
Подойду у метро (спеша, воображая, не упуская из виду), будто бы я только что приехал. «Позвольте, у вас тяжелая сумка» (светло-коричневая, вязаная, длинная лямка на плече и по виду не так чтоб тяжелая — да не все ли равно!). Поль миновала толкучку у метро (пассаж сорвался), спустилась в подземный переход (и он за ней, в блаженную полутьму, на коротком поводке), троллейбусная остановка, опять толкучка, Алеша изготовился сказать: «Позвольте…», она, не помедлив, пошла куда-то вдаль. И он за ней.