А осень вспоминается запахом дынь, дозревающих на крышах, далекими ночными кострами и звоном тазов на бахчах. Вокруг селения обитало множество кабанов, и они совершали опустошительные набеги на бахчи — огнем и звоном их отпугивали.
Потом наступала тихая зима. Не было ни ветров, ни морозов. Зимой иногда шел снег. Был он липким и рыхлым. В редкие дни прилетал северный ветер; он набирался холода у синих ледников, у горных снегов, прилипал, зацеловывал побелевшую землю ледяными своими губами и лежал до утра льдистой белой пеленой. Потом таял. В свете дня снег на горах снизу казался белее чалмы ишанов, а вечером — розовым, как цвет миндаля. Зимы были короткими и проходили, как сны. Снова наступали весенние дни.
Так вот и прожил я до двенадцати лет. Где-то шла война, далеко, словно бы на другой планете; к нам в Кудук ее отзвуки не докатывались. Здесь каждый сегодняшний день был похож на вчерашний, люди спокойно ждали завтрашнего дня, зная, что он будет похож на сегодняшний. Тихий, светлый сон!.. И в те мои детские годы я был твердо уверен, что весь мир похож на горное селение Кудук, что он весь живет в светоносной солнечной тишине, в полусонном благоденствии. О великом многообразии мира, о кипучести жизни, всегда насыщенной грозным блеском и гулом, о вечной борьбе — победах и поражениях — я даже и подозревать не мог. Но вскоре в мою жизнь вошли перемены.
Началось все с незначительного события: Махмуд подрос. Ему стал не нужен брат-нянька. Мать оставляла меньшего сына одного. И он превосходно справлялся сам, лепя, как и прежде, лепешки из песка, которыми лакомился вперемежку с той, что заботливые материнские руки засовывали ему в рукав халата. Сначала я обрадовался: Махмуд обходится без помощи Сахбо, но вскоре загрустил: моего друга отправили в горы пасти баранов его дяди Ибрагима — и я потерял своего товарища игр. Но это не все.
Однажды на постоянном месте наших встреч я не нашел и Зухры. Видя, что я ее ищу, хромой Сапар-бек, сосед вдовы, воспитывавшей Зухру, сказал мне, чтобы я не бегал по селению и не кричал как безумный: «Зухра! Зухра!»
— Вчера, — добавил он, — Зухру «закрыли». Она сидит на женской половине Хасият-биби, жены бая Умара Атабаева. Он купил ее у вдовы. Теперь Зухра не будет больше бегать с мальчишками. Когда почтенная Хасият-биби научит ее всему, что должна знать женщина, бай возьмет Зухру в третьи жены. Тогда будет богатая свадьба.
Хромой Сапар-бек даже причмокнул, предвкушая обильное угощение, я же побежал домой, лег на кровать и заплакал. Это были мои первые сознательные слезы. Так, в слезах, не дождавшись прихода отца из больницы, я и заснул.