Мысль о вольной, свободной жизни всегда казалась ему экстравагантной. Все в нем сформировалось под влиянием прошлого; даже фанатичное стремление к некой ограниченной свободе возникло из-за полного отсутствия свободы в детстве. Может быть, ему было доступно лишь некое подобие свободы: во всяком случае, приятие неминуемого раскрытия причинно-следственных связей означало свободу от заблуждений. По правде говоря, он ничего не знал. Как бы то ни было, следовало начать с определения степени своей несвободы, коренящейся в этом средоточии невнятности, существование которого он наконец-то признал и которому он сострадательно ужасался. Почти все время он провел, противодействуя внутренним принуждениям, а не отвечая на внешние жизненные стимулы. Что будет, если ничему не противодействовать и на все отвечать? Возможно, ему удастся сделать шажок в этом направлении. Как он пытался объяснить невосприимчивой Джулии, любые окончательные суждения и выводы теперь представлялись ему еще более неубедительными. Он издавна страдал Отрицательной Неспособностью, полной противоположностью знаменитой китсеанской добродетели, проявляющейся в том, что «человек способен находиться в неопределенности, в сумраке тайны, в сомнениях, не делая суетливых попыток непременно добиться до фактов и смысла», или как там ее определяли, но сейчас он был готов к вопросам, ответить на которые, скорее всего, было невозможно, а не метаться в поисках ответов, которые он отказывался подвергать сомнению. Может быть, он сможет ответить на все, если только начнет воспринимать мир как вопрос; и может быть, он постоянно противостоял всему лишь оттого, что считал его природу неизменной.
На столике у кресла зазвенел телефон, прервав размышления Патрика, который недоуменно уставился на телефонный аппарат, будто никогда в жизни его не видел. Чуть помедлив, он снял трубку, прежде чем включился автоответчик, и устало произнес:
– Алло?
– Это Анетта.
– Привет. Как дела? Как там Николас?
– Ох, у меня ужасные новости, – сказала Анетта. – Он скончался. Патрик, прими мои искренние соболезнования. Я знаю, он был давним другом вашей семьи. Смерть наступила еще в «скорой», в больнице его пытались реанимировать, но безуспешно. Вообще все эти электроды и адреналин просто ужасны. Если душа готова расстаться с телом, то лучше ее отпустить.
– С юридической точки зрения очень сложно обосновать такой подход, – сказал Патрик. – Врачам приходится притворяться, будто продлевать жизнь необходимо в любом случае.
– Да, наверное, с юридической точки зрения ты прав, – вздохнула Анетта. – Ты наверняка потрясен до глубины души. Подумать только, в день похорон твоей матери…