Наконец прошла по гостям та волна – сначала легкая, журчащая, затем колыхающаяся все шире, – которая в несколько минут очищает дом под возгласы прощальных приветствий. Кречмар остался совершенно один. Воздух был мутно-сиреневый от сигарного дыма. Он распахнул окно, хлынула черная, морозная ночь. Он увидел, как далеко внизу, на тротуаре, друг с другом прощались гости, как отъехал автомобиль Брюка, – он расслышал звонкий гортанный голос Магды… «Не очень удачный вечер», – почему-то подумал Кречмар и, зевая, отошел от окна.
«Однако», – сказал Горн, когда он с Магдой завернул за угол. «Однако», – повторил он. «Признаюсь, – добавил он через полминуты, – что никак не надеялся так легко тебя разыскать».
Магда семенила рядом, плотно запахнувшись в котиковое пальто. Горн взял ее под локоть и заставил ее остановиться.
«Я прямо глазам своим не поверил. Как ты попала туда? Посмотри же на меня. Ты, знаешь, стала такой красавицей…»
Магда вдруг всхлипнула и отвернулась. Он потянул ее за рукав, – она отвернулась еще круче, они закружились на месте.
«Брось, – сказал он. – Ответь мне что-нибудь! Как тебе удобнее – ко мне или к тебе? Да что ты, право, как немая?»
Она вырвалась и быстро пошла назад, к углу. Горн последовал за ней.
«Какая ты все-таки дрянь», – проговорил он неопределенно.
Магда ускорила шаг. Он снова настиг ее.
«Пойдем же ко мне, дура, – сказал Горн. – Вот, смотри…» – Он вынул бумажник.
Магда ловко и точно ударила его наотмашь по лицу.
«Кольца у тебя колючие», – проговорил он спокойно и продолжал за ней идти следом, торопливо роясь в бумажнике.
Магда добежала до подъезда, начала отпирать дверь. Горн протянул ей что-то, но вдруг поднял брови.
«Ах вот оно что», – проговорил он, с удивлением узнав подъезд, из которого они только что вышли.
Магда, не оглядываясь, толкала дверь. «Возьми же», – сказал он грубо. И так как она не брала, сунул то, что держал, ей за меховой воротник. Дверь бухнула ему в лицо. Он постоял, взял в кулак нижнюю губу, несколько раз задумчиво ее потянул и погодя двинулся прочь.
Магда в темноте добралась до первой площадки, хотела подняться выше, но вдруг ослабела, опустилась на ступеньку и так зарыдала, как, пожалуй, еще не рыдала никогда, – даже тогда, когда он ее покинул. Что-то касалось ее шеи, она закинула руку, как бы что-то стирая с затылка, и нащупала бумажку. Она встала со ступени и, тонко скуля, нащупала кнопку, нажала, ударил свет, – и Магда увидела, что у нее в руке вовсе не американская ассигнация, а листок ватманской бумаги, на котором слегка смазанный карандашный рисунок – девочка, видная со спины, лежащая боком на постели, в рубашке, задравшейся на ляжке и сползавшей с плеча. Она посмотрела на испод и увидела чернилами написанную дату. Это был тот день, месяц и год, когда он покинул ее. Недаром он велел ей не оглядываться и легонько шуршал. Неужели прошло с тех пор всего только четырнадцать месяцев?