Увидали его наши Хвостики, так и дернули в дальнюю стеночку, в глубину забились. В одну шапку сбились. Ушами прикрылись. Глазами косят. Только по хвостикам и разберешь теперь их, кто где.
Похвалил нас крольчатник. Ничего, сказал. Хорошо растут. Не паршивеньки. Толстые…
Низко небо висит, туман волочит. Затянуло тропинку лужами. Положили мы с бабушкой доску длинную поверх земли, как по мостику добираемся теперь до кроликов. Так и хлюпает под бабушкой доска, так и шлепает, того и гляди провалится бабушка в лужу. Грустное уже лето.
– Давай возьмем их в дом, бабушка. Вон они у нас с тобой как отсырели…
Ничего. Сдалась бабушка. Никуда бежать не нужно теперь до кроликов, хоть весь день у клетки сиди. И сижу, рисую с натуры фломастером. Один синий кролик, другой оранжевый, третий зеленый. Только по хвостикам и отличишь.
– А этот-то, Федя, почему без хвоста у тебя?
– Так белый хвост его! На белом листе не видно…
– Бабушка!
– Что, Федя?
– А давай их в Москву заберем к тебе, бабушка? Вот увидишь, веселее жить тебе будет…
– Да какое там веселье, Федя? Кто же кроликов в Москве держит?
– Ты подержишь, бабушка, я к тебе тогда каждый день буду, бабушка, ночевать!
– И не думай, Федь, даже. Да и не отдаст их Степан Николаевич. На лето подержать давал нам. Сам знаешь.
– Мало ли что я знаю! Ну давай…
– Без «давай» давай.
– Хоть их выкупим…
Но такое «нет» иногда бывает у бабушки, нет, и всё – безнадежно…
Ничего не осталось на память о лете счастливом кроличьем. Ничего, ничегошеньки. Никого. Лучше бы и не брали мы их совсем на воспитание. Были кролики, а теперь?!
– Говорила я, Федя, тебе…
– Мало ли что ты, бабушка, говорила…
Папа с мамой наши еще на БАМе своем у нас.
Вот стоим на остановке мы вдвоем с бабушкой. С чемоданами. Царь-Заяц за пазухой. Ждем автобуса. Вот-вот автобус за нами придет. Полчаса еще. Уезжаем…
Из тумана туман ползет, тишина капает, все о лете жалеет.
Из тумана бредет к колодцу крольчатник Степан.
– Ты, Лесеевна?
– Мы, Степан Николаевич…
– Уезжаете?
– Уезжаем…
– Огодите маленечко, я сейчас вам кое-что принесу.
И сжимается сердце кулачиком, пищит душа… Может, черненького моего он мне Хвостика принесет?
– Бери, бери, Лесевна, не отказывай, ну?! Обидишь…
Потушить что-то принес в бумаге он бабушке. Его дело.
– А это, мальчик, тебе – поиграться…
Хвостики! Три хвостика на веревочке! Один беленький, другой серенький, третий черный хвост.
Хорошие хвостики, как настоящие…
– Бабушка? Бабушка… Бабушка?! Что… что… бабушка? Не молчи…
И летит, летит сквозь туман автобус, подпрыгивает мимо поле. Расступают фары сумерки. Слезы сами, сами.