Он почувствовал, как она замерла, и осторожно поднял обе руки и положил ей на талию. Как будто она была очень хрупкой и от любого неверного движения могла разбиться.
Она не была хрупкой на ощупь. Она была твердой и одновременной невероятно мягкой и податливой. Он провел рукой по ее спине, шее. Остановился и медленно погладил большим пальцем то место за ухом, где была родинка. Она вздохнула и прикрыла глаза.
Он привлек ее к себе и поцеловал, как не целовал еще ни разу ни одну женщину, потому что еще никогда ему не приходилось это делать так осторожно — и еще никогда у него при этом не кружилась голова. Последнее, впрочем, было весьма кстати — потому что, когда Генри понял, что это становится ненормальным, он мягко отстранил Джоан и увидел, что ее глаза стали пронзительно желтого цвета и широко раскрыты от ужаса.
— Ч-ш-ш-ш, — быстро пробормотал Генри, снова прижимая ее к себе, так крепко, как мог, и гладя по голове. — Тише, мой дракончик. Все хорошо. Все хорошо.
Она свернулась у него под боком и ничего не ответила. Он продолжал задумчиво гладить ее волосы, плечи и спину, глядя на небо.
— Так зачем ты уезжал? — спросила она невнятно, не подымая головы.
— Получить у твоего отца разрешения просить твоей руки, — ответил Генри просто.
Она снова замерла.
— И что он ответил?
— Согласился при условии, что пока что об этом никто не будет знать, — Генри не стал упоминать о втором условии. О третьем он и сам уже успел благополучно забыть.
Джоан вдруг резко села и пристально посмотрела на него. Его рука упала на землю.
— Ты не должен этого делать.
— Не должен в том смысле, что этого делать нельзя, или в том смысле, что это делать не обязательно?
— В обоих, — отрезала она и отвернулась.
— Джоан… — начал Генри, но она быстро поднялась на ноги и отошла. Он тоже сел, чувствуя вновь это омерзительное ощущение — что она становится все дальше.
— Подумай сам, Генри, — Джоан говорила тихо и жестко. — Меня нельзя даже толком обнять. Я не девушка, не женщина, я вообще не уверена, что я человек. Все, что я могу — это жить здесь, вдали от людей, в полной глуши, где я никого не убью и никого не испугаю до смерти. Я не могу быть ничьей женой.
— Я не думаю, что все настолько критично… — начал Генри, но Джоан яростно замотала головой.
Он тоже встал. Она повернулась к нему спиной, и он заметил, какой ранимой сейчас выглядела эта прямая спина.
— Джоан, послушай меня.
— Нет, Генри. Не говори ничего. Я не могу. Я не имею права так уродовать твою жизнь.
Он подошел сзади, осторожно положил руки ей на плечи и уткнулся лицом в ее волосы. Она снова замерла, и у него промелькнула мысль, настанет ли когда-нибудь тот момент, когда она перестанет так реагировать на его прикосновение. Он и хотел этого, и не хотел.