Джоан запнулась.
— Нет. Что он… не знает, будет ли любить меня всегда.
— И поэтому ты его отпустила?
— Да.
— И он ушел?
— Да.
Сагр молча отошел. Потом вдруг остановился посреди комнаты и посмотрел на нее так, что Джоан вся сжалась.
— Чертовы идиоты! Не знает, будет любить тебя всегда?! А ты чего хотела, девочка?! Чтобы он рухнул к твоим ногам и признавался там, у ног, в вечной страсти?
— Нет, но…
— И ты отпустила его, потому что его чувства не соответствовали твоим высоким представлениям! Ты утверждаешь, что любишь его, и при этом позволила ему совершить подлость! Даже нет, сама толкнула его на эту подлость! И теперь стоишь с таким лицом, как будто тебя смертельно оскорбили!
— Но, Сагр…
— Послушай, что я тебе скажу, Джоан. Если ты не научишься справляться со своей гордостью, рано или поздно она погубит тебя. Не дракон внутри тебя, Джоан. Твой главный враг — это ты сама. Ты сама себя погубишь в конце концов.
Он выдохся и замолчал. Потом достал кувшин с водкой и налил себе в кружку. Немного подумал, достал вторую кружку и кивком позвал Джоан за стол. Она неуверенно села на краешек табурета.
— Мы пойдем в Тенгейл. И ты извинишься перед Генри. Скажешь, что очень сильно ошиблась и заставила ошибиться его, что еще хуже. Потому что он твой муж, Джоан, и ты его жена, и это нельзя теперь просто так отменить.
— Я не успела стать его женой, — пробурчала Джоан. Она боялась себе в этом признаться, но чем больше Сагр сердился и ругался, тем легче ей становилось. Получалось, что то, что казалось ей концом света, можно было исправить. Что жизнь не закончилась и не остановилась.
— Это, — сказал Сагр сухо, — не имеет вообще никакого значения. Никакого.
* * *
Прошел день, и другой, наступили холода, да такие, что на улице при резком вдохе сразу пресекалось дыхание — но они никуда не пошли. На третий день Сагра начало сильно знобить. Он лечил себя настойками, отварами, растираниями, но к вечеру настойки и отвары Джоан приносила ему уже в постель. На следующий день жар усилился, и она несколько раз обтирала его длинное худощавое тело водкой, впрочем, без особого результата. Ночью он впал в беспамятство, и уже не мог ей говорить, что именно надо ему принести, и она просто поила его и обтирала, поила и обтирала. Под утро Джоан задремала, а когда проснулась, увидела, что он больше не мечется в бреду, а тихо спит, закрыв глаза. Она спокойно вздохнула и решила, что надо пойти и что-нибудь съесть. Отдернув занавеску, она оглянулась на него еще раз. Остановилась. Вернулась. Взяла за руку. Нащупала пульс — несколько раз пыталась нащупать пульс. И наконец опустилась на колени возле кровати, опершись о нее лбом.