Она задумалась о чем-то. Потом снова заговорила:
— Человек иногда может бурно радоваться каким-нибудь мелочам, но встреча с Кольо показалась мне чем-то огромным. Это было спасение! Мы друг к другу обращаемся обычно «товарищ», привыкли к этому слову, а вчера, когда я по-настоящему поняла все его значение, почему-то не могла его произнести…
Я готов был объяснить эти слова Велы чисто женской чувствительностью и даже отнестись к ним снисходительно, но они вдруг заставили меня восстановить в памяти пережитые опасности. Она сделала для меня настоящее открытие! Человек действительно может пережить взрыв радости по поводу чего-то незначительного, но после того, как ты спасся, после того, как снова вернулся к жизни, — словам не остается места.
7
После нападения на село Борино отряд имени Антона Иванова отошел на север. На сыроварне мы прихватили с собой масло и другие продукты. Припекало августовское солнце, и масло, которое мы несли в полотняных мешочках, начало таять. Рюкзаки покрылись масляными пятнами, сыр в них размяк. Когда мы вошли в глубь леса, Петр Марджев, завхоз отряда, и Никола Чолаков, опытный партизан, развели «бездымный» костер и в большом котелке, прихваченном на сыроварне, решили перетопить масло.
Но полиция и жандармерия следовали за нами по пятам. Начался бой. Пришлось опрокинуть бидоны с перетопленным маслом и, сдерживая натиск жандармов, отступить.
Рассвет следующего дня застал нас на невысокой скалистой вершине. Мы остановились отдохнуть — не было никаких сил двигаться дальше.
Где-то внизу проходила дорога Доспат — Батак. Река Дамлыдере с шумом пробивала себе путь через серые речные валуны. По шоссе вереницей двигались грузовики с жандармами. Мы залегли среди скал и с нетерпением ждали наступления темноты. В этот душный день нас мучила страшная жажда: вот уже два дня мы питались только сыром и теперь не сводили лихорадочно блестевших глаз с реки у подножия горы.
Даже и в этой обстановке Вела шутила. Она вспомнила наполовину выдуманные самой эпизоды из нашей операции в Борино и сумела поднять общее настроение, заставила всех разговориться. Дорогой сердцу партизанский юмор! Может, порой неуклюжий и грубоватый, он был нужен как воздух, поднимал дух, вселял бодрость и жизнерадостность.
После полудня на старой дороге, спускавшейся к шоссе, замаячили жандармы. Залаяла собака. Где-то хрустнула сломанная ветка. Совсем рядом послышался приглушенный разговор. Из леса вышла цепь жандармов и двинулась на нас.
— Ну вот, посмеялись, теперь постреляем… — мрачно пошутила Вела.