Парень молчал. Он не знал, отвечать ему или нет. Хищник схватил его за волосы, толкнул годовой вниз и ударил сапогом в лицо.
— Остановись, не бей его! — крикнул пожилой партизан и встал перед агентом. По его лицу, черному и худощавому, покатились слезы. — Это мой сын Андрей… Я его повел этой дорогой, и я буду отвечать за него.
Это был Петр Найчев Марджев, один из первых батакских партизан. Черный капитан довольно потер руки.
— Наконец-то ты нам попался! Мы тебя считали опасным партизанским вожаком, а ты… Страшно стало умереть героем…
Марджев тяжело вздохнул.
— У тебя есть сыновья, капитан?.. Даже зверь, почуяв кровь, не бросает своего детеныша, стремится его уберечь, а не то что человек. Отпустите парня на волю и развяжите мне руки, тогда увидите, какой я партизанский вожак…
Это привело карателей в бешенство, и они набросились на него. Марджев и ростом был невысок, не очень крепок на вид, к тому же еще исхудал, от него остались лишь кожа да кости, но держался он мужественно. Стиснув зубы, он не издал ни звука, не просил пощады, а каратели продолжали его бить, бить. Они повалили его на землю, били по голове. Все лицо его покрылось синяками, ему покалечили ноги. Сыну бы не видеть того, что делали с его отцом, но Андрея заставили смотреть. И он смотрел, а его плечи содрогались от глухого рыдания. Он задыхался от мучительной обиды, что не может помочь отцу: ведь он и сам был связан.
Когда Марджева наконец оставили, у него не было сил подняться. Он только тряхнул головой и едва слышно проговорил:
— Связав человека, можно по-всякому над ним измываться…
По-видимому, Черный капитан не услышал, а другие не поняли его слов, или же каратели устали, но они Марджева больше не трогали.
Рота возвратилась в Батак. Захваченных партизан бросили в подвал школы, отдельно от помощников партизан.
Я узнал, где находится дом Марджева, и, дождавшись темноты, пошел предупредить его близких о том, что он схвачен вместе с сыном. Поднялся по старой деревянной лестнице на чердак. Заглянул через окно в комнату, и что же я увидел! Девочка лет тринадцати-четырнадцати зажигает белую свечу. Зажигает, а сама горько плачет. Меня она не заметила. Я тихонько постучал в стекло, девочка вздрогнула.
— Не бойся меня… — поспешил я успокоить ребенка. Девочка как две капли воды была похожа на Марджева. — Скажи, мама дома?
Я хотел найти ее мать, ведь я не мог столь страшную весть сообщить такому ребенку!..
Матери дома не оказалось. Я спросил Писану, так звали девочку, почему она плачет. Она не ответила. Я понял, что она не хочет со мной говорить, потому что на мне эта проклятая форма! Но и без ее ответа было ясно, что она знает о несчастье. Наверное, видела своего отца, Андрея и других пойманных партизан, когда их везли через нижний квартал городка.