Она снова повиновалась. Не без удивления смотрела она на брата Фанёила, повязывавшего ей вокруг талии маленький четырехугольный передник, на котором были вышиты фиговые листья. Затем старый Мердок, который исчез было, снова появился, сам одетый в длинное белое холщовое платье. Они все прошли в третью комнату, меньшую по размерам, но лучше освещенную, и в которой стояли довольно приличные кресла. К стене была приделана кафедра. На нее поднялся брат Мердок.
Он говорил около часа. Впоследствии Аннабель никак не могла вспомнить, что он говорил. Она взглянула на Гуинетта. Он сидел рядом с нею. Глаза его были закрыты. Волосы казались еще более мягкими и более синеватыми, чем обыкновенно, цвет лица более матовым, красота более совершенной… А это выражение серьезной ясности! Боже мой, неужели ты можешь осыпать такими дарами существо, не вполне этого достойное?
Оба свидетеля находились позади их. Брат Фанёил, страдая полипом, сопел с такой силой, что Аннабель несколько раз думала, уж не храпит ли он. Она не могла его видеть; но, повернув немного голову, заметила брата Джорама. Он с таким выражением смотрел на открытый затылок молодой женщины, что Аннабель задрожала от стыда.
Чтобы изгладить это омерзительное видение, она старалась слушать речь брата Мердока. Вдруг она уловила какой-то неприличный намек на Рим. "Ах, да! — подумала она, — это, значит, правда. Я уже больше не католичка. Больше не католичка!" Она почти вслух повторила эту фразу. Она испытывала при этом только удивление… Церковь Килдера!.. Капелла урсулинок в Сан-Луи!.. Не католичка больше… Затем вдруг ей вспомнился отец д’Экзиль, и у нее как раз хватило времени перевести взор на прекрасный профиль своего супруга, иначе ее охватил бы ужас.
Как раз в эту минуту Мердок кончил свою скучную речь, сошел с кафедры и направился к ним.
Он взял ее правую руку и вложил ее в левую руку Гуинетта.
— Клянетесь ли вы, — сказал он, обращаясь к пастору, — быть для нее всегда тем, чем Исаак был для Ревекки, чем Бооз был для Руфи, чем Иоаким был для Анны?
— Клянусь, — ответил преподобный.
— А вы, сестра моя, клянетесь ли всегда быть для него тем, чем Ревекка была для Исаака, чем Руфь была для Бооза, чем Анна была для Иокима?
— Клянусь.
— Клянетесь ли вы также, сестра моя, быть для него всегда тем, чем Сарра была для Авраама в отношении к Агари, чем были Рахиль и Лия для Якова в отношении к Бале и Зельфе?
— Клянусь, — с тем же доверием повторила она.
Брат Мердок выпрямился во весь свой высокий рост, причем тень его заплясала на стене.