Здесь же стоял маленький, пожилой, в коричневом пальто и обвисшей шляпе, это, по-моему, был самый частый партнер Дувекина по шашкам. И, конечно, сам Дувекин сидел посередине в самодельном инвалидном кресле на подшипниках, весь закутанный, несмотря на весну.
— Потому легкие роды, — объяснял, не глядя на Толю, Валера, — что вместо ребенка у них вылезает яйцо. И лектор это тоже подчеркивал.
— Ох, пошел ты… — пояснил ему Толик, вдавливая подошвой сигарету. — Они ж млекопитающие.
— Ну и что? — опять не ему, а пожилому в шляпе отвечал спокойно Валера. — Утконосы тоже млекопитающие, а несут яйца.
— Н-да, — сказал пожилой. — Выходит, они однополые существа? Вроде как не живут? Павел Николаич, — нагнулся он, — ты смотри-ка, а?.. А всё-то они химичат, всё выгадывают! — покрутил он головой. — Уж совсем прилепились к человечеству.
И, ему сочувствуя, своими добрыми беспомощными глазами смотрел Дувекин из коляски и всем кивал.
А я осторожно отодвинулся за угол.
Наконец я подошел к нашему дому, нырнул в подъезд и отворил ключом квартирную дверь, а от нее гурьбой, топоча, бросились бежать по коридору в темноте, прыская и хихикая, дети.
У Петровича и Ксении их было двое — Юрка девяти лет и семилетняя Тата, но к соседям явно пришли гости и тоже с детьми: там, у соседей, пели хором и играл Петрович на аккордеоне.
Я шагнул направо к своим дверям, под ногами вдруг затрещало что-то, и опять я услышал, как где-то в ванной, в темноте хихикают дети.
Я зажег в коридоре свет, осмотрел пол: у меня под дверью лежала белая скорлупа.
Я взял совок и увидел, что были здесь как будто даже целые яйца — как видно, проколотые иголкою, и на них чернилами написано очень крупно.
Я сгреб это все и в комнате у себя прочел.
На одном написано было: «Кто это снес?»
На другом — три буквы.
И только на третьем: «Это снес Губан!»
Я сидел в пальто перед совком с пустыми яйцами и видел в зеркале напротив свое лицо.
И вдруг показалось мне — я такого раньше никогда не видел! — там сидела длинная печальная птица.
«Ой-о-оой, — подумал я, отодвигаясь, потом закрыл глаза, — прилепилась к человечеству…»
А далеко за дверью все еще играл Петрович «Вышел в степь донецкую…» на аккордеоне, и там пели хором: «…парень молодой».