В общем, я пропустил их вперед, закрыл (зачем — не соображая) дверь на цепочку. «И все же, — подумал я, следуя за ними, глядя неотрывно на высокие очень стройные и в обтяжку Зикины сапожки, — может, и правда кажется, что это черт его знает кто?!»
— Ну как, много ли ты уже слышал, — спросил меня дядя, подкладывая за спину подушку, устроившись с удобством на кушетке, — что ты слышал, племянник, о ностальгии?
— Я?.. — сказал наконец я. — Во-первых…
— Правильно, — согласился дядя. — Это так. Но во-вторых, не только живые существа, — уточнил, кивая мне, дядя, — тоскуют. Давно тоскуют механизмы.
Я глядел на него ошалев, потом поглядел на Зику. Опуская синие ресницы, Зика затянулась, тряхнув челкой, сигаретой и выдохнула вверх дым.
Она сидела на стуле у стола, и — даже если не смотрел я, все равно! — я видел высокие, нога на ногу, сапожки, затем одуряющие, полные ее колени и еще много выше (юбка была короткая и с разрезом). Потом на ней был тоненький, всю обтягивающий свитер…
— Я говорю, — продолжал между тем дядя, — насчет аппарата на орбите. Ну, допустим, — согласился дядя, — он подает сигналы тысячи лет. Машина ищет оскорбленных: оскорбленные, соединяйтесь! Она сзывает родные души, — усмехнулся дядя не слишком весело своему остроумию и покосился на Зику сквозь очки. — Машина хочет на небо, в чистейший рай — на Волопас. «Волопас?..» — отметил я про себя и от дикой мысли похолодел.
Но Зика как будто его не слышала. Опуская длинные ресницы, она презрительно выдувала дым. И так же быстро-быстро сбивала в мою пепельницу — в виде головы собачьей — пепел.
— Хорошо, — примирительно согласился дядя, — я не буду. Хорошо! — И нервно пригладил седоватые, на пробор зачесанные волосы.
Оказывается (объяснил он мне, ибо я ничего не знал и совершенно ничего не понимал), шел самолет в Москву из Риги на 8 Марта, и уже на взлетном поле начали — чтоб не пускать — проверку паспортов. А что поймешь по паспорту? Но там, говорят, милицию оснастили ручным прибором — как счетчик Гейгера! — и они сняли с рейса на Москву сразу восемь человек! Потому что паспорт всего лишь бумага, и по бумаге не выявишь яйцеклад.
Но на это ему возразила Зика, что в это же точно время в Москве к самому министру Аэрофлота явилась группа — именно восемь душ! — и все здоровые и смелые, и с ними женщина с ребенком на руках.
— Э-э-э, легенда, — отмахнулся дядя.
— На груди у каждого, — не обратив на него внимания, мне объяснила Зика, — даже у ребенка, на середине груди открыто висел плакат: «Мы не в Москву, мы — на Волопас!»