Очень большая «Эмма», кусая яркие выпяченные свои губы, разглядывала маленький «предков дом». Карлики львы лежали тут не у подъезда, а наверху ворот, совсем как старые, очень несчастные мопсы, подсаженные на край буфета. Оттого их облупленные каменные попки с навсегда поджатыми между ног хвостами торчком оттопыривались в живой траве, проросшей из ворот.
«А какая, — говорил ей мальчик ночью, — какая нежная у тебя щека». И даже встал на цыпочки, потому что был меньше ростом. Ему так хотелось по-настоящему, по-человечески прожить свою жизнь. Все оглядывали великолепные полные ее ноги, чем действительно она гордилась, а он сказал, благоговея: «Эмма!..» И коснулся тихонечко ее щеки…
— Наташка! — отовсюду ей кричали. — Эй, Наташка! — А она стояла, плача, запрокинув зареванное лицо вовсе не на лилипутских львов, и ничего не слышала, не слышала, как ей кричали: — Наташка! Здравствуй, Наташка!..
— Наташка, — повторил совсем уже близко голос, — да что с тобой?
— Ана-толий Иванович! — навзрыд, отчаянно зарыдала «Эмма»-Наташка. — А-на-то-лий Ива-нович!
Анатолий Иванович, сдерживаясь, по-отечески похлопал ее по плечу. Он был, как все, конечно, гораздо ниже Наташки-«Эммы», но очень плотный, в ворсистой шляпе, в коротком плаще-реглан и с не очень тоже большим, но вполне уместным для заведующего учебной частью техникума портфелем. А она возвышалась рядом, опустив на грудь светловолосую бедную свою голову, вся содрогаясь, рукавом вытирая слезы и под носом.
Анатолий Иванович, как ребенка, взял ее за правую руку и повел и вывел сразу, огибая дом, на Профсоюзную, где открывалась обычная, без всяких мопсов-львов, калитка заднего двора с прямоугольной вывеской сбоку: «Опорный пункт охраны порядка», а еще ниже меньшими буквами: «Головная организация — машиностроительный техникум».
Вот здесь на первом этаже в кабинете Анатолий Иванович стянул участливо с нее кожаную куртку, усадил в кресло, затем повесил свой плащ и шляпу и правой ладонью, как всегда, пригладил себе волосы сзади.
У него по-прежнему была такая короткая стрижка, если не «под бокс», то все же так, как у спортивных молодцеватых блондинов лет, скажем, тридцать назад. Хотя при этом Анатолий Иванович Корзубов, друг дома Опраушевых, ставший недавно завучем и еще, по нагрузке, начальник дружины машиностроительного техникума, был моложе меня лет на шесть, а то и на все семь. Но до чего ж покровительственно он — как детенышу! — всякий раз улыбался, прищурив на крепком, на широком своем лице добродушные глазки-щелочки.
Потому и Наташка-«Эмма» перестала наконец реветь и даже ответно сквозь слезы ему улыбалась, сидящему напротив за письменным столом с авторучкой под старым лозунгом во всю стенку: «Жить и работать без правонарушений!»