Как бы то ни было, я постучалась к Ирэне ровно в восемь. В моём кармане притаилась деревянная лошадка – на счастье.
– Входите! – услышали мы с лошадкой. – Осторожно, ступенька!
– Где? – не поняла я, шагнула внутрь и тут же ойкнула от боли, подвернув ногу.
Пол в кабинете был расположен чуть ниже, чем во всей остальной квартире.
– Я же сказала, – с лёгким раздражением упрекнула меня Ирэна.
Она сидела за столом в крутящемся кресле из красной кожи, с высокой спинкой. На ней был плюшевый костюм, на этот раз ярко-голубой. Волосы Ирэна высветлила почти до белого цвета (кажется, он называется платиновым), и от этого её кожа казалась совсем светлой, а взгляд – холодным.
На голове у неё были наушники с микрофоном; сама же Ирэна не отрываясь смотрела на экран ноутбука и периодически щёлкала по клавиатуре.
– Садитесь, – коротко сказала она. – У меня скоро закончится совещание.
Я прохромала ко второму креслу, тоже красному и со спинкой, но чуть поменьше. Опустилась в него, потёрла ногу и огляделась. Тут и правда было «всё дубовенькое»: и стол, и стеллаж с книгами, – но не тяжёлое и мрачное, а какое-то округлое, ласковое. Словно крепкое дерево было умято, уговорено быть гладким и нежным по приказу Ирэны.
Пахло смесью духов и кофе. Рядом с Ирэной стояли небольшой френч-пресс и чашка, из которой она иногда отпивала. Я заметила на чашке слабый след розовой помады.
В кабинете было довольно прохладно, хотя никаких кнопок и вентиляторов не наблюдалось. Я поёжилась, погладила по гладкой спине лошадку в кармане и покосилась на картины, висевшие на стене. На одной был изображён чёрный круг, а рядом с ним нарисован знак вопроса. На другой – много-много мелких зелёных пятнышек, заключённых в красно-жёлтый овал. Наверное, это была современная живопись, но больше всего картины смахивали на ребусы из Данкиной книжки. К слову сказать, в кабинете не нашлось ни одного предмета, напоминавшего о Данином существовании, – ни рисунка, ни поделки, ни фотографии.
«Интересно, долго ей ещё? – подумала я, всё больше ёжась от холода и поглаживая подвёрнутую ногу. – А то так и задубеть недолго в этом дубовом кабинете…»
Разглядывать Ирэну было неловко, и я перевела взгляд на книжный стеллаж. Ровными нетронутыми рядами гордо высилась классика: Пушкин, Толстой, Карамзин. Зачем ей это? Для статуса? Чтобы на посетителей впечатление производить? Сомневаюсь, что она знает, кто написал «Наталью, боярскую дочь», или перечитывает на досуге «Полтаву».
Впечатление выходило гнетущее. Книги как часть декора удручали.
Моё внимание привлекли то ли небольшие стеклянные вазочки, то ли какие-то кубики, украшавшие открытую часть стеллажа. Приглядевшись, я поняла, что в стекло впаяны настоящие цветы. Жёлтые и красные розы, тюльпаны, ирисы, какие-то незнакомые сиренево-белые цветочки… Мне внезапно перестало хватать воздуха. Зачем их замуровали?