По-прежнему прижимая руку к груди, он шагнул к лестнице. Боль была пока слабая, терпимая, размером с маковое зернышко. Она вся умещалась под кончиком его пальца. Но он знал ее как облупленную. Она всегда начиналась так — с легкого стеснения, с этакого нежного собачьего покусывания. В позапрошлом году он по своей неискушенности не придал ей никакого значения и жестоко поплатился за это. Уже через час она перекинулась на сердце и не отпускала его почти целых полдня. Потом она исчезла, но навсегда оставила о себе недобрую память. Ипатов боялся этой боли и поэтому всякий раз, когда она появлялась, старался задобрить ее примерным поведением и изрядным количеством валидола. Садился где-нибудь в уголок и, положив под язык холодящую таблетку, терпеливо ждал окончания приступа. И боль, как правило, проходила. Но одно дело, когда это случалось с ним дома или на работе, поблизости от родных и сослуживцев, другое — на улице или вот как сейчас, где-то на последнем этаже старого дома в окружении чужих дверей и кнопок.
Бывало и так, что сердечная боль отпускала его сразу. Сама по себе. Возможно, это была даже не она, а какая-то другая, похожая на нее, кто знает! Но может быть, и на этот раз боль ненастоящая, случайная?
Ипатов сделал два робких шага и остановился — боль не отпускала. Фактически она держалась уже несколько минут. Видно, выжидала момент, чтобы неожиданно наброситься на сердце, окружить его частоколом острых иголок. Ипатов с большим трудом добрался до лестницы и сел на ступеньку. Правой рукой стал шарить в карманах — бесполезно, валидола не было. Ничего удивительного, что он перестал носить его: последний приступ был больше года назад. Даже стал забывать, что у него больное сердце. Чувствовал себя вполне здоровым, помолодевшим, сильным. А боль, очевидно, лишь затаилась. Впрочем, во всем виноват он сам. Не надо было тащиться сюда, взбираться по крутой лестнице на шестой этаж. Но в то же время он вроде бы не торопился, отдыхал на лестничных площадках и между этажами. Неужели на него подействовали старые воспоминания? Прошлись ржавым напильничком по сердцу? Вряд ли. Он старался быть спокойным, не волноваться, справедливо полагая, что вся эта история уже так далека от него…
Главное сейчас покой, не двигаться, и боль пройдет, как проходила уже множество раз. Надо только отвлечься, не думать о ней…
Не думать, не думать, не думать…
А напоследок их чуть не забрала милиция. Шли они, пошатываясь, по Загородному, и вдруг перед ними выросла огромная фигура, с ожесточением скребущая по тротуару лопатой. Что подняло дворника в такую рань с постели, наверно, знал только он. Однако шум, производимый его лопатой, надо думать, сокращал сон не одному десятку людей. Дядька утверждал себя в глазах жильцов дома в меру своих ограниченных возможностей.