Он никогда не ездил на поезде. Прикольно: когда-то его Город был связан с миром только железной дорогой. Это сейчас ходят маршрутки в областной центр, где аэропорт. Веня оттуда летал на море. Самолет – это тоже очень и очень, но поезд… Он же стучит, и потому кажется живым. Если в поезде ехать – наверно, время в нем живое и пульсирует, как в музыке.
Веня вообще думал о поездах, как о музыке. И вечерами слушал их – просто лежал и ждал, когда они заиграют, и потом слушал, если не успевал уснуть. Особенно хорошо они играли осенью, когда Город наполнял запах дыма и сырости. Как-то это запах был связан с ними, а как – Веня сам не знал. Наверно, что-то такое приснилось ему когда-то…
Странная вещь: Веня столько всего думал о поездах, а сам не только ни разу не ездил на них, но и не видел железной дороги. Они жили совсем в другом месте, и ходить вниз, к путям, ему строго запрещалось. Да что там, – не только к путям, но даже и в сам Другой Район. Там и гопники, и маньяк был два года назад, и под поезд попасть можно – ведь эти машинисты сейчас как сумасшедшие. Базарят по своей мобиле и не смотрят на пути.
Веня не то что был очень послушным мальчиком. Иногда (а точнее, довольно-таки часто) он делал то, чего нельзя, если совершенно точно знал, что от этого не будет вреда ни ему, ни другим. За это над ним смеялись, – за то, что он никогда не мог просто что-то взять и сделать, а только если все обдумает и разложит по полочкам. Типичный отличник, в общем (хотя отличником Веня тоже не был).
И мамины-папины запреты покидать свои рельсы (когда-то он так и представлял себе обычные свои маршруты – «дом-школа-магазин-базар» – как невидимые рельсы, и себя на них, как трамвайчика) – эти запреты он до какой-то степени игнорировал. К дому-школе и прочим постепенно добавился и парк, и овраг, и пара-тройка соседних дворов. В общем, Веня почти чувствовал себя свободным трамваем, хоть однажды соседка тетя Клава и попалила его – «иду от оврага, а оттуда ваш с полной, значит, сумкой овощей. Помощник!»
Но Другой Район – это все-таки Другой Район. Не то что бы Веня боялся гопников или маньяков – он никогда не встречал ни тех, ни других, и потому был уверен, что и не встретит. Но спуститься вниз, в самую глухомань Железнодорожного, где собаки воют такими голосами, будто все они Баскервилей… Веня понимал, конечно, что ничего здесь такого нет, но это «ничего» отличалось от других только тем, что на него надо было решиться.
И он тоскливо ворочался в кровати, слушая далекие гудки, которые звали его, а он не мог к ним прийти. Тоска эта была горько-сладкой, как запах дыма, и Веня уже подумывал, что если все-таки сходит к железной дороге – наверно, тоска исчезнет, и вечера его сделаются обыкновенными, как у всех.