Фенька выла, визжала, ведьмой скакала в отдалении, кулаком грозила из-за деревьев, а тетка Анютка не поленилась – пошла к танку, выговорила с осуждением в проломную дыру:
– Экой ты, Гриша. Не тебе, так и никому?
Гриша Неупокой был тих теперь и подолгу задумчив. Не выл, не метался, не клял белый свет.
– Это не я, – сказал. – На что мне? Я теперь утишенный. К матери собираюсь.
– Не ври, Гриша. Тебе негоже.
Попыхтел. Похохотал без радости.
– Обидно, тетка... Кто он и кто я? Думал – отвоюемся, все девки нашими будут, для орлов-танкистов...
Насупилась на него. Приказала строго:
– Отвори девку, Гриша. Чтобы сейчас.
– Чего там... Давно отворено.
Но Фенька домой не воротилась.
Фенька-угроба люто возненавидела мужское население и припасла на него суковатую дубину с пуд весом.
Жила в лесу, в глухих буреломах, ведьмой выскакивала на проселки, проезжих мужиков глушила без жалости.
Ездила по ихним проселкам одна вражья сила, и понесла она тяжкий урон от Феньки в живой силе и боевой технике.
Высылали на Феньку мотоциклетки с автоматами, танкетки с пулеметами, дозоры и боевые охранения, а она их дубиной щелкала без устали: стон стоял по окрестностям до самого до ихнего Берлина.
Стреляли в нее – не попадали. Попадали – не убивали. Мины на Феньку ставили где попало, а с боков хохотало на них, ухало и визжало: бесы за Феньку – горой.
Слух прошел до Кремля про славного атамана Угробу, который врагов положил с тыщу.
Самолет из центра прислали. Связного на парашюте подбросили. Поздравить и наградить. Дубину в музей свезти.
Но Фенька связному не показалась, только зубом на мужика скрипнула.
– Ложи орден на пенек, – велела.
Он положил.
– Шагай отсюдова, пока цел.
Он пошагал.
А Фенька не утерпела – и его по затылку.
Музейной дубиной...
Саня Нетесаный гулял по окрестностям возле танков, пятками давил гриб-табачник, пыхалку-пурхавку, бздюх-дождевик.
Был Саня по человечьему возрасту еще теленочком: на пятую траву пошел.
Гриб пыхал под пяткой, высевал щедро серую пыль, Саня хохотал тихо и счастливо.
Поле огромное – Саня мелковатый – шажок топотливый: Ланя Нетесаный глядел с одобрением и улыбался слабо.
Стоял отдельно здоровенный гриб-дождевик, словно собою манил: подойди и топни. Саня подошел, засмеялся в предвкушении, топнул изо всей силы... и подорвался на противопехотной мине.
Глядеть страшно – хоронить нечего...
Для Сани полагалось самое лучшее, что в доме было.
Сложили Саню в расписной дедовский сундук, всего подобрали, до мизинчика, понесли хоронить.
Вырыли могилу возле сосны с дубом: переплелись – не разнять, схоронили заодно Алконоста – птицу печали, Китовраса-человекоконя, Сухмана с Колываном, славного бойца Самотрясова с дубинкой-самобойкой. Вся сказка в землю ушла, чудна и красна, пестра и весела, на долгое – от людей – хранение. Деревни Талицы мастер Антон Пирожок не знал, для чего руку тешил.