Гриша бушевал, метался, шилом вертелся от обиды-ненависти, криком кричал на всё Каргино поле, а Гитлеркапут бубнил непонятное под нос, обстоятельно и по пунктам, в путь готовился через Забыть-реку.
Пришла на крик тетка Анютка, в броню по-хозяйски стукнула:
– Гриша, ты опять за своё? Уходи давай.
Как рубаху на пупе рванул:
– Тетка!.. Я уйду, а ему оставаться? В моем танке?! Руди-муди, Вилли-срилли?.. Удавлюсь – не пойду!
– Ему, Гриша, рано уходить.
– И мне рано.
– Ему, Гриша, сорок дней копить. До Забыть-реки.
– И я покоплю.
– Сорок дней, Гриша, сорок твоих мук.
– Ты не считай!..
Наутро принесла к танку заступ, стала дерн пробивать.
– Тетка, ты чего делаешь?
– Яму копаю.
– Тетка, не смей!..
– Тебя, Гриша, схоронить пора.
– С Карлой-сралрой?!
– Да хоть с кем. Перейдешь – забудешь.
– Схоронишь, тетка, я тебе являться стану. По ночам пугать.
– Не пугливая, Гриша. Я прежде о покойниках заботилась. Озабочусь и о тебе.
Рыла она долго.
Не день-неделю.
На заступ внутрь – оружие всех времен и кости всех народов.
Докопалась до каменных ножей-наконечников, проскребла под конец светлый песочек, не пропитанный кровью-ржавчиной, стала танк хоронить.
– Стерва ты, тетка! – шумел Гриша. – У тебя совесть есть?.. Вот погоди, явишься на тот свет: я тебе устрою встречу!..
– Ты, Гриша, меня позабудешь.
– Вот тебе! Всех позабуду – одну тебя помнить стану. Узелок повяжу на душе!..
Подрыла уклон, подложила слеги: танк полз в яму с неохотой, дулом утыкался в небо.
Потом стали заваливать.
Тоже не в один раз.
Девки ссыпали землю лопатами, сморкались, плакали в голос от жалости:
– Прощай, Гриша...
Шумел поначалу, молил, материл без устали, а когда завалили уже по башню, смирился вдруг, стал тихим, глухо просил изнутри:
– Тетка... Поминай хоть когда... Венок мне сплети... А этому... дрицу-срицу... не надо...
Засыпали под бугорок, огладили лопатами: схоронили танкового лейтенанта Гришку Неупокоя, один ствол наружу торчал.
И Гитлеркапута схоронили.
– Девки, – напоследок, через дуло. – Вот бы... одну со мной… Ах-ха-ха!
Уходили через Забыть-реку два духа – враги врагами.
Возносились на ту сторону – душами.
Без прошлой памяти. Без обиды. Вражды-ненависти.
Прощай, Гриша-сриша...
Прощай, Ганс-сранс...
17
К осени Ланя Нетесаный опух от горя.
Раздулся во все стороны, как водой налился, из танка вылезти не мог: не на таких люк клали.
Сидел на водительском месте в шлеме танкиста, глядел на мир в прорезь истончившихся от горя век с редкими, седыми, навзничь опавшими ресницами, а назад не оглядывался, чтобы не углядеть ненароком того, что хоронилось за спиной.