Караваев обретался в крайнем возбуждении от соблазнительного соседства с волнительными‚ напоказ‚ красотами. Урчал ненасытной утробой‚ лез в блюдо со слоёными пирожками‚ отщипывал малые кусочки‚ жевал‚ глотал‚ постанывал‚ бил себя по пухлой руке-воровке.
– Боже ж ты мой... – бормотал в отчаянии. – Это для меня яд! Отрава! Самоубийство! Боже ж ты мой‚ – чавкал в истерике‚ – мне же нельзя сладкого‚ категорически! Я со сладкого опиваюсь... Я со сладкого поправляюсь... Боже ж ты мой‚ – урчал с наслаждением‚ – как это вредно!..
– Караваев‚ – с хрипотцой завлекала Мария Викентьевна. – Вечно не те эмоции...
Беседка стояла на высоком берегу‚ и просторы открывались необозримые. Внизу река. С боков лес. Над головой небо. Впереди новый век.
И это требовало осмысления.
Викуша выглядывал из окна‚ округлив глаза и заледенев телом. Викуша прозревал будущее при полной луне‚ и только он углядел‚ как вошел в беседку Глот Феофан, уселся на лавочку‚ свесив кудлатую голову и скучая руками. "Землицы! – вопияла его душа. – Зем-ли-цы!.." Без землицы хоть кошкодёрничай‚ обдирай дохлых кошек‚ и Глот Феофан – в ожидании раздела окрестных угодий – грыз со старанием калёные семечки‚ сплевывал лузгу на пол, а заодно попадало на стол с самоваром‚ на сладкие слоёные пирожки‚ на мамин батист с рюшечками.
– Едят да мажут‚ – говорил Феофан‚ – а нам не кажут...
Придет лето‚ пылающее огнем‚ хмельное лето великого потрясения‚ когда всякое будет дозволено всякому‚ и Глот Феофан догрызет семечки‚ разберет лёгонькое строеньице по колышкам‚ на плече перенесет в Талицу‚ а заодно прихватит самовар с медной‚ начищенной до блистания керосиновой лампой. Поставит беседку в огороде‚ повесит лампу – жар-птицу‚ станет осаниться барином‚ гоняя чаи из самовара с медалями‚ подъедая масляный блин‚ обернув им для сытости ломоть черного хлеба. Но выгоды в том занятии не углядев‚ обошьёт беседку тёсом‚ запустит туда кур с индюшками, обогатеет с вольного промысла‚ упрятывая под стреху мозольную денежку. В иную хмельную пору‚ когда всякое будет дозволено лишь похитителям власти‚ старика Феофана сошлют в холода за кулацкую его натуру‚ поморозят с семьей в глубоких снегах‚ а кур выморят в общественном курятнике‚ беседку раскатают по колышку, без пользы сожгут в печи. Лампа с самоваром пойдут по рукам‚ из избы в избу‚ а в невозможном будущем их купят задешево мимохожие туристы и уволокут в город...
4
Пришел папа‚ веселый и взлохмаченный‚ обнял маму‚ пересчитал ребрышки: все ли тут? – продекламировал с восторгом‚ исполненный неведения: