– Вороне как-то Бог послал кусочек жизни...
По тропке шли мужики из леса. В деревне топили печи. По реке плыла барка. Костерок тлел на корме в притомившихся сумерках. Сладко пахло ушицей.
То была жизнь. То были надежды. И папа поцеловал Марию Викентьевну в заветную складочку на шее.
Глот Феофан был невидим и сплевывал лузгу без помех. Караваев был свой‚ и Караваева не стеснялись.
– Не могу не поделиться‚ – говорил он. – Возникшими у меня сомнениями...
И папа возразил пылко‚ продолжая прерванный разговор:
– В том еще веке – мясо рвали клещами‚ жарили и пекли в застенках‚ топили за своевольство, непокорных ссылали "в безызвестное": мешок на голову и в земляную яму, под номером‚ до конца дней. А ныне у нас – гласный суд‚ присяжные заседатели‚ земское управление. То ли еще будет с начатия века! Государство пополнится. Разум возьмет верх над чувствами. Всё обретет достоинство!
И пощурился вдаль‚ будто залюбовался таким великолепием‚ которое не представить самому смелому воображению.
– Вы в народ спуститесь! – возопил Караваев и отщипнул в волнении от слоёного пирожка. – Вон в ту деревню‚ именуемую Талицей! Там по сей день болезнь "щучкой" выгоняют. Берут щуку‚ пускают в таз с водой‚ а больной смотрит неотрывно‚ пока щука не издохнет. День смотрит‚ неделю смотрит: высидит – вылечится.
– Ох‚ Караваев‚ Караваев‚ – вздохнула Мария Викентьевна‚ наливая мужу стакан чая. – Всё-то вы о другом...
– Не о другом. Вовсе не о другом! Ходим по льду‚ и под ногой трещит.
– Под вами трещит‚ – сказал безземельный Феофан‚ – а под нами ломится...
Лузга покрывала пол и потихоньку подбиралась к щиколоткам‚ а папа закричал в окно‚ неунывный папа-выдумщик:
– Викуша! Ты слышишь? Часть суши‚ со всех сторон окруженная вареньем‚ называется кашей...
Кутя пробудилась от крика‚ потянулась‚ сделала пару шагов по тайге‚ где клубились горностаи с россомахами‚ лапой ступила в Татарский пролив.
– Ты куда? – строго сказал Викуша. – Чучу не потопи.
А Чуча уже проплыл Берингово море‚ прошел на льдине между Командорскими и Алеутскими островами‚ вышел в Тихий – он же Великий – океан. Вокруг необъятность. Голубизна просторов. Бездна под ногой. Но синий человечек без боязни раскрывал объятия всем и каждому.
Плыл рядом кит-водомет‚ пускал струи до неба: киту нравилось, Чуче – тоже.
– Еще люди есть? Которые на свете?
Кит подумал:
– Были прежде. Которые на глубине...
Вынырнула из глубин рыба-акула‚ спросила с ехидцой:
– Фонтаном работаешь? Ну-ну... А тебе что за это?
– Мне ничего‚ – сказал кит.
– Ну и дурак.
И унырнула обратно.
Задумался кит. Оскорбился. Возжелал невозможного.