— Элизабета, отныне ты свободна. Можешь нам сказать, что ты сейчас чувствуешь?
Девушка повернулась к Паулу, который перевел ей вопрос. Похоже, он не произвел большого впечатления на Элизабету, которая с безумным видом продолжала повторять:
— Я буду хорошей девочкой, я сделаю все, что захотите.
Напрасно Паул пытался ей снова объяснить, почему она оказалась в этой машине. Его слова, казалось, приводили Элизабету все в большее смятение. Потеряв терпение, Питер отказался от своей затеи с интервью. А на что он рассчитывал? Что Элизабета разрыдается и начнет его благодарить за спасение?
Все это Паул рассказал мне позже, в приюте. Было уже около полуночи, когда они приехали. Элизабета — маленькая блондинка с короткой стрижкой и испуганными голубыми глазами, жадно доедала огромный «бигмак»: чуть раньше они остановились на автозаправке, чтобы купить «все, что ей захочется».
— Это правда, все-все, что мне захочется? — недоверчиво переспросила она.
Радуясь нежданной удаче, она попросила шоколадку, газировку и… несуществующую марку сигарет. Было очевидно, что она не курит, но ей хотелось проверить благожелательность своих так называемых спасителей. Я подождала, пока она доест свой сэндвич, чтобы представиться и задать ей несколько вопросов. Она рассказала, что у ее семьи в Тимисоаре возникли проблемы, что тогда же она разлучилась со своим братом и родителями и в течение нескольких лет жила на улице. Она также показала мне еще видимые следы от уларов на теле.
— Бурик с женой все время били меня, — повторила она.
Видя озадаченные лица журналистов, я решила им объяснить:
— Вполне вероятно, что она преувеличивает свои страдания, но это нормально. Столько людей лгали ей и пользовались ее беззащитностью. Она ищет доказательства нашей искренности, прежде чем начнет нам доверять. Даже если девочки иногда привирают о своем прошлом, в том, что касается пережитых мучений, они, как правило, правдивы. Впрочем, их тела говорят сами за себя.
Я быстро поняла, что Элизабета была умственно отсталой. Она едва осознавала, что эти журналисты освободили ее. Их камера продолжала снимать малейшие ее движения. Подобная назойливость меня угнетала: освободили жертву сексуального трафика — хорошо; сделали это, обогатив торговца, — это уже более сомнительно; но пытаться извлечь выгоду из ситуации, чтобы выжать, как лимон, и без того сломанную девочку, — я бы назвала это эксплуатацией. Если бы этот Питер действительно заботился о судьбе подростка, он просто обратился бы в полицию. В конце концов, то, что он снял на скрытую камеру, представляло собой совокупность улик, вполне достаточных для того, чтобы прокуратура начала расследование. Разумеется, это не так зрелищно, как покупка девочки, заснятая в репортаже с места событий…