Отец поднялся на ноги и встал над ним.
— Я тебе что, какой-нибудь латиноамерикашка, сын гастарбайтера? Да я тебе сейчас задницу надеру! — Он ударил Трэвиса по затылку, дал ему по ушам. Попытался отнять книгу, но Трэвис полностью закрыл ее собой. Тогда отец расстегнул свой ремень и выдернул его так резко, что порвалась одна из поясных петель. Замахнулся и хлестнул Трэвиса по спине ремнем, потом еще раз.
И еще.
И еще.
И еще.
И еще.
И еще.
И еще.
Ремень со свистом рассекал воздух и щелкал Трэвиса по спине. «Терпи молча; это единственный способ одержать верх», — скомандовал себе Трэвис, но все равно вскрикивал каждый раз, когда на него обрушивался удар. Было такое ощущение, будто кто-то разукрашивал его спину и ребра полосками бензина и перца чили, а потом поджигал их. Мама Трэвиса подскочила к отцу.
— Клинт! Ты делаешь ему больно! Прекрати!
Она попыталась поймать ремень в воздухе. Отец схватил ее за обе руки и толкнул, сильно. Она упала, с глухим стуком ударившись головой о пол, и осталась лежать, тихо плача и держась за голову.
Но ей — пусть и ненадолго — удалось отвлечь отца, и Трэвис успел вскочить на ноги. Отец повернулся, увидел, что Трэвис стоит, и снова замахнулся на него ремнем. Трэвис перехватил его свободной рукой и вырвал у отца. Пару секунд он стоял, возвышаясь над отцом: в одной руке ремень, в другой — книга. Слезы и пот струились по его щекам. Он смотрел на отца, а тот — сердито, задыхаясь — на него.
Трэвис раскрыл рот, решив говорить как можно отважнее, чистым и ясным голосом. Так, как Рэйнар Нортбрук обращался к своим людям перед битвой. Но боль была слишком острой. Сердце колотилось слишком яростно. Голос обрывался, слова застревали в горле, он дрожал и запинался.
— Я б-больше… не боюсь… тебя. Ты н-никогда… не заставишь меня… ненавидеть себя так… как ты ненавидишь меня.
Трэвис помог матери подняться. Отец с багровым лицом смотрел на них, сжав кулаки и шумно дыша носом. Он все еще был готов к драке. На его челюсти ходили желваки.
Трэвис швырнул ремень в угол комнаты, пристально посмотрел отцу в глаза и наставил на него палец. Его рука дрожала, как и его голос.
— Еще раз притронешься ко мне, я сломаю тебе руку. Еще раз притронешься к моей маме, и я тебя, черт возьми, убью.
Отец в свою очередь показал пальцем на Трэвиса. Его рука тоже дрожала.
— Убирайся к черту из моего дома, — тихо сказал он.
Трэвис поцеловал свою рыдающую мать, взял дубинку и ушел.