Дилл какое-то время молча теребил в руке манжету рубашки, а потом ответил:
— Ага. Но я вот думаю: может, он создал все это, а потом понял, что хватил через край. Что если он просто не в состоянии уследить за всеми плохими вещами, которые происходят, и положить им конец? — Он умолк, задумавшись над своими словами. — Ну а ты?
— Не знаю, но хотела бы верить. Иногда верю, а порой — нет.
Порыв наполненного влагой ветра растрепал ей волосы.
— Ты когда-нибудь задумывалась над тем, сколько у тебя осталось весен? — спросил Дилл, отбросив прядь волос, которая лезла ему в глаза. — Нам сейчас по семнадцать, так что, если повезет, у нас будет еще шестьдесят три весны. Вроде того?
— Не задумывалась. Но теперь буду.
— Наверное, ответом всегда будет: еще одна, до тех пор пока не останется ноль. Но никогда не узнаешь заранее, когда в запасе будет ноль.
Они наблюдали за стервятником, который лениво кружил в отдалении, взмывая вверх на восходящих потоках ветра и скользя по воздуху.
— Ничего не кончится с нашим уходом, — произнесла Лидия. — Времена года не перестанут сменяться. Эта река не остановится. Стервятники так и будут кружить. Жизни любимых нами людей не оборвутся. Время продолжит разматываться. Истории будут писаться.
— Лидия.
Она повернулась, наклонив голову вбок, скользя взглядом по лицу Дилла.
— Ты в порядке?
Он уставился на свои ноги.
— Не уверен. Я сейчас в каком-то оцепенении. Но чувствую, как сгущается тьма. Так, как можно распознать надвигающуюся грозу. Я слышу голоса в темноте. — Он помолчал, собираясь с духом. — Мне нужно рассказать тебе кое-что.
И он поведал ей историю Змеиного короля. Она явно очень старалась сохранять нейтралитет, за что Дилл был ей благодарен, однако на ее лице читался неподдельный ужас.
Теперь ты знаешь, кто я. Теперь ты увидела, какой путь мне предначертан. Может, сила моей судьбы столь велика, что Трэвису пришлось умереть, чтобы привести ее в действие. Беги. Беги от меня так, как люди бежали от моего деда, Змеиного короля.
Еще несколько минут после того, как он закончил рассказ, Лидия сидела обескураженная и онемевшая.
— Горе сломило твоего дедушку, но это не значит, что оно сломит и тебя, — наконец произнесла она. Дилл уловил тень неуверенности в ее голосе, как бы сильно она ни пыталась это скрыть.
Он обхватил лицо руками и заплакал.
— Это у меня в крови. Словно в каждой моей клетке — яд. Прежде его что-то связывало, но горе высвободило его, и он стал растекаться по моему организму и отравлять меня. Как отравил деда и отца.
Лидия взяла Дилла за руку.
— Прошу тебя, услышь меня. Они поддались своей тьме. А тебе вовсе не обязательно это делать, и я хочу, чтобы ты пообещал мне, что никогда этого не сделаешь.