— Дилл.
— Здравствуйте, миссис Бохэннон. Хотите… войти?
Она улыбнулась — неловко, неубедительно. На лице у нее, похоже, был толстый слой макияжа, больше обычного, а глаза казались красными.
— Можно? Твоя мама дома?
Дилл отошел в сторону и жестом пригласил ее в дом.
— Она еще на работе. Будет примерно через полчаса. Вы хотели ее увидеть?
Миссис Бохэннон вошла и пригладила волосы. Дилл закрыл входную дверь.
— Нет… нет, на самом деле я к тебе пришла.
— О, ладно. Хотите присесть? — Дилл торопливо подошел к дивану и убрал гитару.
— Может быть, но только на минутку. Я действительно тороплюсь. — Она села и глубоко вздохнула. — Как ты, Дилл?
— Я… — Дилл хотел сказать, что все нормально, но не смог. Взгляд миссис Бохэннон был таким израненным, кровоточащим, и он понял, что не сможет лгать. — Я не в порядке, не хорошо. Так и не пришел в себя с тех пор… с тех пор как Трэвис.
Ее глаза наполнились слезами. Она отвела взгляд, заморгала, потом снова посмотрела на Дилла.
— Я — тоже. Мне просто нужно было поговорить сегодня с кем-нибудь, кто его знал. И я хотела проведать тебя и поблагодарить еще раз за то, что ты был ему таким хорошим другом. Знаю, что у него было не много друзей. Дети жестоки к тем, кто другой, а он был другим. Извини, что я так сумбурно.
— Не извиняйтесь. — Дилл почувствовал, как в горле встал ком.
Миссис Бохэннон издала невольный всхлип и поднесла ко рту ладонь.
— Я как могла старалась быть ему хорошей матерью.
— Я знаю. Он говорил, что вы — очень хорошая мать.
Она склонила голову и закрыла глаза рукой, пытаясь успокоиться. Когда она снова посмотрела на Дилла, он увидел на ее лице черные подтеки от туши.
— Однажды — Трэвису, наверное, было тогда лет шесть — мы поехали к моей сестре в Луисвилл. По пути, на шоссе, увидели чей-то ботинок. И Трэвис сказал: «Мама, разве этому ботинку не будет одиноко?» Он так себя накрутил, что расплакался. И, конечно же, Клинт с Мэттом решили, что это самая забавная шутка на свете. Они все смеялись и смеялись. Не по-злому. Клинт тогда был добрее. Они просто не поняли. Но таким был мой Трэвис. У меня осталось столько таких воспоминаний.
Она достала из кармана платок и вытерла глаза.
— Это так на него похоже.
— Я всегда считала Мэтта храбрым и сильным, а Трэвиса — нежным и мягким. А оказалось, что Трэвис и нежный, и мягкий, и храбрый, и сильный. — Она помолчала. — Но их обоих больше нет. Я больше не мать.
Дилл и миссис Бохэннон молча смотрели друг на друга, потом обнялись и, плача, просидели так очень долго — казалось, будто прошел целый час.
Наконец миссис Бохэннон глубоко вздохнула, вытерла глаза и посмотрела на часы.