— Я не жду, что ты поймешь. Мною движет Дух Божий. Это знамение моей веры. Я сделал это, чтобы спасти себя.
— Мы не спасаем самих себя, — произнесла она с оттенком пренебрежения.
— Я не говорил, что мне не помогали.
— Я делала для тебя все, что могла, Диллард. — Ее голос казался сломленным.
— Я знаю. Но это место и эта жизнь больше не для меня. — Он хотел рассказать ей, как близок был к краю, как ей повезло, что он вообще еще жив. Но не смог. О некоторых вещах ей лучше не знать.
Мать расправила блузку и покачала головой.
— Ты хоть отчасти мной гордишься? — спросил Дилл.
Ты уже знаешь ответ.
— Девочки на работе говорят мне, что я должна гордиться.
— Ну а ты?
Она уставилась в пол и тихо произнесла:
— Я не знаю.
Дилл знал, что от этих слов ему должно было стать больно. Но вместо этого он чувствовал, скорее, остаточную, томительную грусть, исчезающий синяк, только разочарование оттого, что ее ответ был именно таким, какого он и ждал. Нет, не совсем. Ты ждал категоричного «нет».
Мать взяла ключи, лежавшие рядом с лампой.
— Мне нужно на работу. — Она направилась к двери.
— Мама, — позвал Дилл, еще не зная, что скажет дальше.
Она замерла, одной рукой держась за дверную ручку, другой потирая переносицу. Стояла, склонив голову, не поворачиваясь.
— Я люблю тебя, — произнес он ей в спину.
Она медленно повернулась. Ее глаза были полны слез.
— Я боюсь оставаться одна, — прошептала она так, словно опасалась, что если будет говорить нормально, то шаткие баррикады у нее внутри сломаются.
— Я знаю. Мы все боимся. — Дилл нерешительно шагнул вперед и обнял ее. Он давно уже ее не обнимал. Он чувствовал кости, выпирающие в ее больной спине и плечах. От нее пахло дешевым мылом и стиральным порошком из желтой коробки с надписью «Средство для стирки». Она закрыла лицо руками и не стала обнимать его в ответ.
Когда Дилл отстранился, она коснулась его щеки своей влажной от слез рукой.
— Я буду молиться за тебя, Диллард. — Она говорила так, словно оставляет его умирать в какой-то глуши. Она пыталась уйти быстрее, чтобы Дилл не увидел, как слезы хлынули по ее щекам, но он успел их заметить.
Дилл посидел немного, глядя в стену. Потом достал гитару, включил кондиционер в розетку и играл под его треск, пока не подъехал доктор Бланкеншип на своем «приусе» и не посигналил.
Дилл вытащил вилку кондиционера и убрал гитару в чехол. Надел на спину рюкзак и, кое-как подхватив два чемодана и гитару, вышел под яркое утреннее солнце, чувствуя себя легким и свободным как никогда.