– Я и не трогал, – недоуменно ответил юноша. – Даже пальцем к нему не прикоснулся.
– Он вчера домой вернулся, словно с края могилы! Маму чуть в объятьях не раздавил, передо мной битый час извинялся, а у самого руки трясутся. Утром написал рапорт на увольнение и повез его в штаб округа. Что ты с ним сделал?!
– Ничего такого. Просто отдал весь компромат, что насобирал на него за эти годы. И велел тебя благодарить, что я ему его отдал, а не прокурору.
– И много там компромата было? – с подозрением уставилась на юношу девушка.
– Не особенно. Лет на десять общего режима с запретом занимать должности на государственной службе. Ничего особо серьезного, он у тебя честный служака.
– Десять лет?! Это, по-твоему, ничего серьезного?!
– Да там в основном дача взяток, кое-какие махинации со списанием вещевого имущества и энергоносителей. СИБу он особенно интересен не был, так что серьезных подстав ему не устраивали. Ты бы видела, что такое серьезный компромат!
– Даже и знать не хочу! – снова взялась за свой стакан девушка. – А если бы у него сердечный приступ случился?! Ты об этом подумал?
– Подумал. У него медкомисия только на прошлой неделе была. Я результаты посмотрел – сердце как у быка, давление в норме, нервная система крепкая…
– Какой же ты все-таки расчетливый, циничный монстр, Леня, – со смешанной интонацией сказала девушка. – У него же седины на висках за один вечер вдвое больше стало!
– Ну, прости меня, Сань. Не мог я без ответки его выходку оставить. Просто не мог. Это был бы уже не я.
– Но я же тебя попросила, ты слово дал!
– Так ничего действительно плохого я ему не сделал: он жив, он на свободе, весь компромат в единственном экземпляре у него на руках, все следы во всех базах я потер. Он теперь чист перед законом, как младенец. У него теперь даже штрафов за неправильную парковку флаера нет в личном деле! А то, что я ему открыл глаза на реальное положение дел, так лучше я, чем эсбэшники, как считаешь?
– Довел мне отца до нервного срыва, – все еще дуясь, ответила девушка.
– Думать в следующий раз будет, прежде чем делать, а не наоборот.
– Скажи честно, Лень, а если бы это не был мой отец? Если бы это был просто начальник училища? Посторонний человек?
– То он не успел бы меня отчислить. Его бы арестовали еще на подходе к кабинету, а в СИЗО он бы покончил с собой, повесившись на сплетенной из обрывков собственной рубахи веревке, чтобы не выдать своих сообщников и избежать мести семье с их стороны.
– Ты ужасен, Леонид, – тускло проговорила Саша Сомова. – И ты знаешь об этом.
– Знаю, – пожал плечами юноша и снова расслабленно откинулся в своем кресле. – И ты знаешь. Но почему-то продолжаешь со мной дружить. Почему?